— Вам в самом деле следует быть полюбезнее, — поддержали гостя дамы. — Господин Тюнагон так добр, так искренне хочет помочь вам. Подумайте хотя бы о вашем бедственном положении.
Ооикими, успевшая к тому времени обрести присутствие духа, не могла не понимать, сколь справедливы их упреки. Она ценила преданность Тюнагона, не раз пускавшегося в дальний путь по диким лугам для того лишь, чтобы навестить их, и хорошо помнила, какое живое участие он принимал во всем, что их касалось. Помедлив, Ооикими все-таки пересела поближе.
Выразив свое сочувствие их горю, Тюнагон рассказал о том, какое обещание взял с него когда-то ее отец. Он говорил нежно и заботливо, не позволяя себе ни малейшей нескромности, и вряд ли девушку тяготило бы его присутствие, когда б не мысль о том, что она разрешила этому, в сущности, чужому ей человеку слышать ее голос, когда б не мучительный стыд, охватывавший душу при воспоминании о тех днях, когда ей приходилось во всем полагаться на его помощь. Односложно отвечала она на вопросы, и такое принуждение проглядывало в ее облике, что сердце Тюнагона мучительно сжалось. Глядя на печальную фигуру за черным занавесом, он вспоминал тот предрассветный час, когда впервые увидел дочерей принца.
— На поблекшие травы
Гляжу — а вижу невольно
Твои рукава.
О, как же они потемнели
За эти скорбные дни… —
прошептал он, словно ни к кому не обращаясь.
— Мои рукава
Стали приютом надежным
Холодной росе.
И только я, бесприютная,
Не найду пристанища в мире…
«Выпала нить»… (404) — тут голос ее осекся, и она поспешно скрылась в глубине покоев, как видно не сумев справиться со своим горем. Не смея ее задерживать, Тюнагон лишь печально вздохнул.
К нему вышла госпожа Бэн — замена, вряд ли его удовлетворившая, — и долго рассказывала разные трогательные истории из прошлого и настоящего, а как была она свидетельницей поистине невероятных событий, Тюнагон не мог пренебречь ею — мол, что мне в этой выжившей из ума старухе? — и внимал ее речам с ласковой снисходительностью.
— Я был еще мал, когда нас покинул господин с Шестой линии, — говорил он, плача, — тогда-то мне и открылось впервые, сколь безотраден мир. Повзрослев, я укрепился в мысли, что все чины, почести, в сущности, ничего не значат. А ваш господин? Казалось бы, он обрел наконец желанный покой в этом горном жилище, и так внезапно оборвалась его жизнь… Его уход окончательно убедил меня в тщетности всех мирских упований. Однако ваши барышни остались совсем одни. И могу ли я не принять в них участие? Правда, таким образом я сам привязываю себя к миру, но, пока я жив, воли покойного я не нарушу. И все же, с тех пор как вы рассказали мне эту удивительную старую историю, я окончательно уверился в том, что не должен оставлять следов в этом мире…
Содрогаясь от рыданий, Бэн молча смотрела на Тюнагона. Он был так похож на покойного Уэмон-но ками! Воспоминания давно забытых дней снова всколыхнулись в ее памяти, старая скорбь увеличила новую, и казалось, что слезам ее не будет конца.
Матерью этой дамы была кормилица покойного Уэмон-но ками, а отец ее, скончавшийся в звании сатюбэна, приходился дочерям принца дядей по материнской линии. Долгие годы она скиталась по дальним провинциям и вернулась в столицу уже после того, как супруга Восьмого принца скончалась. Связи с домом Уэмон-но ками давно были разорваны, поэтому она поступила на службу в дом принца, где и жила все это время. Бэн принадлежала к незнатному роду и слишком долго находилась в услужении у других, но принц счел тем не менее возможным доверить ей воспитание дочерей. Ни днем, ни ночью не расставалась она со своими питомицами, но, как ни велика была их взаимная доверенность, она не открыла им тайну, так долго и так тщательно хранимую в глубине ее сердца. Однако Тюнагона одолевали сомнения. «Чем она лучше других? — думал он не без досады. — Старые дамы всегда болтливы. Можно поверить, что госпожа Бэн не рассказывает об этом случайным людям, но поверить, чтобы она не открылась своим воспитанницам… Недаром они так суровы со мной». Возможно, именно поэтому он и не хотел отпускать девушек от себя.
