— С праздником! — заискивающе произнес он. — С великой нашей Победой!
Ему никто не ответил.
— И вас также,— сказала Лидия и на свой страх и риск добавила: — Чего же вы в дверях стоите?
Хозяева переглянулись и дали парню водки:
-- Выпей, Андрей, и иди себе!
Прежде чем выпить, Андрей долго присматривался к рюмке, поднимал ее на свет, выпил и попросил еще одну: «Чтоб сразу дошло...»
Хозяйка пожала плечами, но к столу Андрея все же пригласила, придвинула закуску. Лидия поняла, что ему здесь не рады, видно, хорошо знают.
Андрей положил себе на тарелку кусок рыбы в томате и сказал:
— Жена моя хорошо рыбу готовить умела. И не только рыбу... К ней вся улица за рецептами ходила...
— Закусывай, раз выпил,— перебила хозяйка. — Все люди, как выпьют, едят, а ты.,.
Андрей будто не слышал ее:
— Будь они трижды прокляты, эти фашисты! Замучили мою Наташу. Больше жизни ее любил... Простить себе не могу, что уступил ей тогда. Увязалась за мной, хоть убей: «Ты моя иголка, я твоя нитка, куда ты, туда и я, вместе партизанить будем». Помню, я даже кулацком ее по пальцам пристукнул — она за борт кузова вцепилась. А пальчишки у нее тонюсенькие, с перстеньком.
Подарил ей к Восьмому марта... Командир смотрел на нас, смотрел, а потом рукой махнул: «Ну и настырная она у тебя, Андрюха! Пускай едет с нами!» Кто ж думал...
— Не терзан ты себя так,— сказал кто-то из гостей.
Женщина, что сидела рядом с Лидией, сказала ей
тихо, потянувшись к уху:
— Пропадает человек... До войны капли в рот не брал.
— Не брал,— подтвердил Андрей и потер пальцами лоб, кожа прошелестела, как бумажная,— до того худое, сухое было у него лицо. — Я как чувствовал: не хотел брать Наташу с собой, а она командиру...
— Постойте, постойте! — крикнула хозяйка. — А про пирожки с капустой и позабыла! Сейчас принесу, погодите!
Она шумно встала из-за стола и вскоре вернулась с блюдом горячих пирожков.
— Вот такая же девчушечка была. — Андрей кивнул на Лидию. — Беленькая, под мальчишку стриглась... Сны страшные вижу, люди, хоть не ложись. Как только глаза закрою, так и сон является, один и тот же: будто стоит возле моего дома черная лошадь. А к ней Наташа за шею привязана. Одета как невеста, вся в белом. И фата... Немец поднимает кнут, лошадь срывается с места. А за ней Наташа по камням, по пыли... Где капля крови упадет, там красный цветок вырастает, и уже по всей земле красные цветы, ступить ногой негде. Наташа на помощь меня зовет, а я с - места не могу сдвинуться, ноги в землю вросли. Просыпаюсь от своего крика...
Андрей неловко повернулся и локтем смахнул со стола хрустальную рюмку — она разбилась с колокольным звоном.
Хозяйка вскочила, сжала кулаки:
— Выпил, поел и шел бы себе, шатун несчастный!
Андрей спслз на колени и принялся подбирать осколки. Лидия неожиданно для себя оказалась рядом:
— Я найду... Мы найдем такую рюмку... И вернем.
А ночью ей приснился страшный сои Андрея. Только
к лошади была привязана не Наташа, а она сама. И тоже в подвенечном наряде.
«Расскажи, где партизаны?» — требовал немецкий офицер.
«Будьте вы все трижды прокляты!» — крикнула Лидия.
Немец стегнул лошадь, и Лидия страшно закричала.
Утром она отправилась разыскивать Андрея. Жил он в захламленной комнате, пепроветренной и непобе-ленной. На плите валялись сухие картофельные очистки и рыбьи кости, а духовка была забита пустыми водочными бутылками. Сам хозяин комнаты спал под старым пальто, обсыпанным пухом, как снегом. На столе хозяйничала кошка — языком мыла тарелку. Лидия хотела согнать ее, но она лапой ударила по руке и приняла оборонительную позу: уши торчком, усы шилом, хвост дугой, и, когда Лидия протянула руку, зашипела, как змея.
Лидия бесцеремонно разбудила Андрея, велела принести и нагреть побольше воды и принялась за уборку. Вымыла, вычистила комнату, выбросила ненужное тряпье и сказала ошеломленному хозяину:
— Я с тобой останусь.
— А ты что, тоже одна?
— Не одна. У меня дочь. Только одному тебе скажу: она сиротка, родители от бомбежки погибли. Но для всех она моя родная дочь, понял?
Андрей приложил руку к груди:
