Куда интереснее было бы взглянуть хоть одним глазком на тот удивительный безбожный народ. Что же там такое, наконец, делается? Как там люди живут?
Вера вообще Юзика не интересовала. Родители считались православными и научили его кое каким молитвам, которые время от — времени и заставляли бормотать. Состояли они из каких — то непонятных чужеземных слов, смысл которых был неизвестен не только Юзику, но и самим родителям:
«Матка боска, прыснадзева, плод чрэва твоего, хлеб наш насушны (видно, сушёный), прыпанцыцюм пшаце»…
Немного понятнее учил отец:
«Ойчэ наш, ктуры на небе».
Но от всего этого в голове Юзика образовалась такая каша, что он совершенно махнул рукой на все это дело. Каждая лекция закона божьего была для него мукой. То же самое было и для его товарищей, особенно сельских. Православных заставляли изучать католический закон божий потому, что в окрестности вообще не было попа.
— Бог один для всех, — говорили ксендз и наставник. — Если кто совсем не будет изучать закона божьего, тот будет плохим человеком в державе и не найдет себе места в жизни. Такому и в школе не может быть места.
На этом основании даже один еврей, Мотэль, изучал у ксендза закон божий. Он так строчил «Ойчэ наш», что ксендз только удовлетворенно улыбался и гладил себе живот.
— Молодец, Мотэль! Это тебе никогда не повредит.
Этот Мотэль, сын шорника, был живой, и ловкий парень.
Юзик любил его за весёлость и искреннее дружелюбие. Дети мелких служащих, мастеров, относились к ему с презрением; даже учитель попрекал его, что он еврей. Зато те, кто подходил к нему по — товарищески, быстро убеждались, что он является лучшим другом.
— Зачем же ты учишь этот закон? — спрашивал его Юзик. — Что скажут твои родители?
Мотэль весело расхохотался.
— Отец смеется также, как и я. Он давно уже не признаёт никаких богов, ни своих, ни чужих. А мне просто интересно развлечь этого кабана — священника.
Юзику сразу стало легче на сердце. Он постоянно чувствовал себя связанным, запутанным этим делом. Он всем своим существом ощущал здесь какую нелепость, но самому ему еще недоставало смелости сбросить путы. Теперь он увидел, что дело решается просто, что есть люди, которые освободили себя от этой паутины и, несмотря на это, остаются такими же, как и все, даже лучшими, чем другие.
Один только вопрос тревожил его: Мотэль с отцом евреи, а вера их, как все говорят, ненастоящая, плохая; Почему же им и не отказаться от нее? Вот бы поговорить с христианином, например, с Антэком.
И вот он выбрал удобный момент и подошел к Антэку.
— Слу… слушай, начал Юзик, засмущавшись, — веришь ли ты в бога?
Антэк удивленно взглянул на него и засмеялся.
— Что это тебе пришло в голову? Зачем это тебе знать?
— Да так… Мы с Мотэлем говорили. Ни он, ни его отец не верят. Но ведь они евреи. В их веру нельзя верить.
Антэк совсем покатился со смеху.
— А ты думаешь, ксензовская вера лучше? — засмеялся он, но тотчас спохватился, стал серьёзным и ответил. — Это я просто так сказал, сам я этой делом не интересуюсь и ничего не могу тебе сказать. Каждый пусть сам думает, как хочет.
— Но все — таки, как ты сам смотришь на это? — настаивал Юзик.
Антэк положил ему руку на плечо.
— Видимо, ты хороший парень, — сказал он ласково, — но я не могу тебе ничего сказать. Помнишь, как отец тогда говорил, чтобы я тебя не трогал?
— Я же сам спрашиваю.
— Все равно. Мои слова тебе не подходят. Отец узнает — беда будет.
— Я ему не скажу.
— А если проговоришься?
— Ни в коем случае! — горячо воскликнул Юзик.
— Ты уверен? — усмехаючись сказал Антэк.
— Могу поклясться, чем хочешь! — твёрдо сказал Юзик.
Антэк помолчал, подумал. Видно было, что ему хочется сказать, но что-то сдерживает. Наконец, решился.
— Вот что я тебе скажу: в эти религиозные предрассудки никто из разумных людей не верит. Наверное, и сам пан и даже ксендз.
— Почему же тогда нас учат?! — вскрикнул Юзик.
— А что они говорят? Чтобы бедный человек страдал, не стремился к лучшему, слушался панов, был доволен своей судьбой, что бог так требует. Да?
— Да.
— Ну так теперь и сам понять сможешь, почему они так учат. Ведь если бы вся беднота освободилась от этих религиозных цепей, то давно уже прогнала бы всех панов и ксендзов, как это сделали в Советском Союзе. Конечно, они должны дурманить людей, чтобы удержать свое барское положение. Сколько тебе лет?
