Ординаторы, которые занимались пациентами заведующего отделением, подчинялись Пирс. Работа в этой смене считалась самой хлопотной во всем отделении общей хирургии. Еще большей властью обладал лишь главный хирург-ординатор, который отвечал за свою смену и амбулаторную клинику.
– Надеюсь, это ненадолго, – пробормотала Пирс вслух, приближаясь к закрытой двери кабинета завотделением. Рядом с дверью висела скромная пластиковая табличка, гласившая: «Эмброуз П. Рифкин, доктор медицины, заведующий отделением».
Пирс постучала в дверь.
– Входи, – услышала она.
Стол заведующего стоял в дальнем углу кабинета под углом к двум высоким окнам, к которым Эмброуз Рифкин сидел спиной, словно внешний мир его отвлекал или по меньшей мере не вызывал у него ни малейшего интереса. Кроме того, так солнце светило ему в спину, а его посетителям – в глаза. Он всегда умел занять выгодную для себя позицию.
– Пирс, – поприветствовал ее Эмброуз Рифкин, сделав приглашающий жест в сторону двух кресел, стоявших перед его широким столом из орехового дерева. Темная мебель и ковры с толстым ворсом придавали кабинету классический вид, основательный и богатый, подходивший его владельцу. Хотя завотделением было за пятьдесят, в его густых черных волосах не было и намека на седину. Он обладал аристократичным орлиным профилем и подтянутым телом (благодаря игре в сквош дважды в неделю). Эмброуз Рифкин излучал ауру человека, привыкшего командовать. Он действительно был таким.
– Сэр, – обратилась к нему Пирс, усаживаясь в кресло.
Они виделись вчера вечером, когда она ассистировала ему во время резекции нижней передней части толстой кишки. Во время операции они не разговаривали. Пирс лишь изложила ему историю болезни пациентки, а он попросил ее обрисовать ход операции по удалению опухоли. Ее ответ был лаконичным и точным. На протяжении полутора часов после этого Эмброуз Рифкин не проронил ни слова. Закончив, он отошел от операционного стола и сказал:
– У меня встреча, зашей ее.
И вышел, не дожидаясь ответа. Пирс поняла, что задумалась, когда хорошо поставленный баритон вернул ее к действительности. Оказывается, она прослушала то, что он ей говорил, и уловила лишь последнее слово «ординатор».
Пирс выпрямилась, опершись руками на деревянные подлокотники кресла. Она проследила за тем, чтобы не вцепиться в кресло и не выдать свою нервозность.
– Простите, сэр. Я не поняла, о чем вы.
Эмброуз Рифкин нахмурился, посмотрев на нее пронзительным взглядом своих голубых глаз.
– Я сказал, что мы берем еще одного ординатора.
– В январе?
Ординатура обычно стартовала первого июля, и начинать ординаторскую практику в какие-то другие сроки было очень странно. Пирс не могла припомнить ничего подобного.
– У нас есть свободная позиция для ординатора третьего года, раз уж Элиот решил, что не может ее сократить. Теперь мы можем ее заполнить. Ты чем-то недовольна?
– Нет, сэр, но почему он меняет программу в середине года?
Эмброуз Рифкин криво усмехнулся.
– Не он, а она.
Пирс покраснела, прекрасно зная, что ее собеседник обрадовался этому нечаянному подтверждению того, что хирурги-ординаторы обычно были мужчинами. Более того, по мнению Эмброуза Рифкина и его коллег-ровесников, хирургами-ординаторами должны быть только мужчины. Пирс была одним из немногих исключений в этой ординаторской программе. И хотя хирургов-женщин год от года становилось все больше, эта специальность оставалась привилегией мужчин. Пирс предпочла промолчать, чтобы не угодить в новую ловушку.
– Чисто технически она ординатор четвертого года, но она пропустила полгода по… личным обстоятельствам, после чего несколько месяцев, проработала в отделении «скорой помощи», – сказано это было пренебрежительным тоном. – Но у нее хороший послужной список, и я знаком с руководителем ее программы. Он говорит, что у нее золотые руки.
Это был наивысший комплимент, какой один хирург мог сделать другому. Для хирурга лучше быть самым искусным, чем самым умным. Когда привозили пациента с разорванным сосудом, и человек мог умереть через двадцать секунд от потери крови, мозги могли и не помочь. В такой момент важнее всего было то, что у хирурга не трясутся руки.
