– Террорист – слово отжившее, за ним нет будущего, – с возмущением заявил картинный персонаж. – Я имею честь представлять боевой авангард международного революционного движения.
– Что же, в таком случае, читайте ваш приговор, – пожал плечами Крыжановский. – Или вы меня без чтения такового пристрелите?
– Зачем же? – с ещё большим возмущением произнёс господин «Не ждали», и полез свободной рукой во внутренний карман. – У нас всё по справедливости…
«Самое время молниеносно броситься на пол – стол надёжно защитит от выстрела и, пока убийца будет преодолевать дистанцию, выхватить из ящика старый добрый «Лист клевера»[16], – решил Сергей Ефимович, но тут же вспомнил то, что напрочь перечеркнуло столь спасительное намерение. – «О, нет! Ведь оружие изъято с привычного места в ящике стола и спрятано в сейф, дабы до него не добрался проныра-Герочка!»
Между тем, террорист развернул бумажку и взялся бубнить про «именем угнетённых масс», и «многочисленные преступления режима», а Сергей Ефимович, покоряясь своей участи, отвернулся и стал смотреть в окно.
Во дворе всё ещё забавлялись Герман с Натальей. Внезапно несносный мальчишка размахнулся и запустил снежком в любимую тётушку, угодив той прямо в лицо. Удачный бросок вверг Германа в такую радость, что он принялся весело плясать и хлопать в ладоши.
«Сколько снегу намело, значит, по приметам, быть году хорошим и обильным! – С тоской подумал действительный статский советник. – Жаль умирать в такое славное время. Впрочем, умирать в любое время жаль, даже в самое худое… Восторжествует вскоре правосудие, невинной жертвою его падёт мыслитель – так, кажется, написано в зловещей записке. Мыслитель – это про меня, что ли? Выходит, на этот раз Вера не ошиблась, как некогда с лошадью. Эх, лучше бы наоборот…
– Сударь, предлагаю вам повернуться и встретить смерть лицом, как подобает мужчине, – закончив чтение, патетически вскричал террорист.
– Стреляйте так! – вяло отмахнулся Крыжановский. – Мне в последний миг угодно смотреть не на вас, а на то, что мило сердцу… И на то, чему я всю жизнь служил.
Последнее заявление касалось фигуры Правосудия, каковая после памятного наказания до сих пор сиротливо обреталась на подоконнике.
– Нет уж, повернитесь!
– Извольте! – согласился Сергей Ефимович.
– Из искры возгорится пламя!!! – торжествующе крикнул убийца, взводя курок.
Но совершить это простое действие ему следовало раньше, и на финальную фразу время тратить не стоило, ведь не на подмостках, как никак! Вот и вышло, что тяжёлая статуэтка Правосудия, пущенная рукой Крыжановского, опередив бесцельно грянувший выстрел, попала террористу в лоб.
Получилось не хуже, чем у Герочки с тётушкой, только плясать и хлопать в ладоши его превосходительство не стал, а вместо этого хищной птицей ринулся к повалившемуся на пол горе-палачу и вырвал из руки пистолет.
«Дешёвая игрушка, ценой в два рубля, из тех, что пачками штампует товарищество «Слава». На её ношение даже разрешения не требуется», – с презрением подумал Крыжановский, а сам, тем временем, словно мифический орёл, богами посланный клевать нутро титану Прометею, вырвал у жертвы Правосудия из-под сюртука длинную кишку подтяжек, коей тут же весьма ловко связал несчастному руки.
Фокус с подтяжками в своё время изобрёл бывалый полицейский пристав из Вильно по фамилии Нефёдов. С прежних пор изобретение нисколько не утратило прикладного значения и некоторой, так сказать, зрелищности. Последнее в полной мере проявилось, когда на звук выстрела в кабинет вбежала Мария Ипполитовна. Поверженный Прометей аккурат в этот момент изловчился вскочить на ноги – брюки, лишённые подтяжек, подчиняясь закону всемирного тяготения, возьми да упади, отчего открылись для всеобщего обозрения не первой свежести подштанники.
Госпожа Крыжановская вскрикнула и чуть не лишилась чувств.
– Пустое, Мари, ничего страшного не произошло, – трясясь от пережитого волнения, поспешил успокоить жену Крыжановский. – Меня тут пытались жизни решить, но всё уже позади – террорист нынче жидкий пошёл, комедиант, а не террорист.
Вслед за хозяйкой дома, в кабинет пожаловали гости и домочадцы – так, что места совершенно не осталось, и только вокруг пойманного преступника сохранился небольшой круг отчуждения.
