Вероятно, указание царицы не привело в восторг Мураби.
— Ты против? — игриво спросила она. — Что ж, тогда снова запустим крыс.
Мураби по-прежнему не выражал энтузиазма.
— Ладно, зануда, что ты сам предлагаешь? — спросила царица.
— Я думаю, — сказал Мураби, — что нам с вами пора сесть в лодку.
Мураби с царицей (и ее козленком) переплыли реку Евфрат. На другом берегу их встретили Саргон и царь. Козленка оставили бегать во дворе, а сами, все четверо, сели пить вино в замке. Атмосферу неловкого молчания в конце концов разрядил царь, сказав, что он желает удалиться в свои покои, дабы спокойно поговорить с супругой.
Саргон и Мураби возражать не стали, но, на почтительном расстоянии следуя за четой, преодолели шесть лестничных пролетов. Когда дверь в опочивальню закрылась, два старых дипломата приникли к деревянной панели.
— Надеюсь, — пробормотал Саргон, — мы теперь узнаем, что стало причиной этой глупой ссоры.
Царь Аккада запрыгнул на свою кровать, сел и по своему обыкновению положил голову на гору из трех подушек. Царица Элама осталась стоять.
— Я не намерена жаловаться по поводу сверчков и змей, — быстро заговорила она, переходя сразу к делу. — И не стану слушать твоих жалоб по поводу саранчи и крыс. Я хочу одного: чтобы ты извинился за свое поведение во время нашей первой брачной ночи.
— И не подумаю.
— В таком случае, полагаю, я приехала зря. Всего хорошего! — Царица повернулась, собираясь уйти.
— Не спеши, — властно сказал царь и уже более примирительным тоном продолжал: — Ммм… моя милая, чудная жена, извиняться я не буду, но готов предложить выход из создавшегося положения.
— Говори.
— Видишь ли, дело в том, что прежде я ни с кем не делил эту постель.
За дверью Мураби вскинул брови, удивленно глядя на Саргона.
— Наложницы не в счет, — шепнул ему Саргон.
— Наш спор в ту первую ночь возник по небывалому поводу. На этой кровати я сплю с того самого дня, как меня отняли от груди матери. Это, — продолжал царь, показывая на легкое постельное покрывало, — одеяло, которым я всегда укрываюсь. А это, — большим пальцем он ткнул на подушки, — три моих подушки. Почему именно три — не знаю. Этого уже никто не помнит. И в нашу первую брачную ночь все было бы здорово, если б ты не потребовала, чтобы я уступил тебе две подушки, а сам довольствовался бы одной. Неужели ты не понимаешь, что тогда я оказался бы в более низком положении, чем ты? В собственной постели! Я! Царь! Но теперь я понимаю, что ты почувствовала то же самое, когда я решил оставить себе две подушки, а тебе дать только одну. С какой стати ты, царица, должна терпеть, чтобы кто-то смотрел на тебя свысока? Неудивительно, что ты возмутилась и в гневе бросилась вон из замка.
— Верно, — подтвердила царица. — И что же из этого следует?
— А то, — заявил царь, одним махом спрыгивая с кровати, — что теперь я намерен поступить так, как должен был поступить в нашу брачную ночь.
Царь Аккада схватил одну из своих огромных пуховых подушек и швырнул ее в окно.
— Значит, теперь у каждого из нас всего по одной подушке! — выпалила царица Элама.
Два старых дипломата, Саргон и Мураби, на цыпочках отошли от двери. Боясь взглянуть друг на друга, они зажали ладонями рты и стали спускаться вниз. Наконец, на третьей лестничной площадке, их едва сдерживаемый смех прорвался наружу. Согнувшись в три погибели, они хохотали до тех пор, пока хохот не перерос в вой. Потом они обнялись. По щекам мудрецов текли слезы. Все еще смеясь, они торопливо сбежали вниз, но, едва вышли во двор, их веселье как рукой сняло. Взорам дипломатов предстало ужасное зрелище. На земле лежала большая пуховая подушка, из-под которой торчала пара мохнатых ножек, принадлежавших козленку царицы. Козленок не шевелился. Он был мертв.
На мгновение Саргон и Мураби застыли на месте, погруженные в молчаливые раздумья.
— Что ж, могло быть и хуже, — наконец произнес Саргон, криво улыбаясь. — Если мой царь хоть на что-нибудь пригоден, она не вспомнит про несчастного козленка до самого рассвета…
— Да, полагаю, эту проблему мы сможем решить, — отозвался Мураби, поднимая бездыханное тельце. — Созываем солдат и приступаем к работе. В нашем распоряжении семь часов на то, чтобы отыскать в одном из двух царств точно такого же козленка.