— Все равно отыщу ту русалку,— глядя вслед девушке, сказал Женька и вздохнул. — Задела она мое сердце...
Алексей усмехнулся:
— Любовь с первого взгляда!
— А ты не веришь в такую любовь?
— Один старик сказал, что истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто видел...
— Это старик так считает, а сам ты?
— И я.
— Чудак! Скучный ты, видать, тип.
Они остановились возле кирпичной стены.
Высокий рабочий в синем комбинезоне спокойно и размеренно вел кладку: брал кирпич, вдавливал его в шевелящийся раствор, чиркал мастерком и снова брал кирпич, услужливо протянутый ему чьей-то заботливой рукой с золотым колечкам.
— Чем у нас не завод? — похвастался Женька. — Дома собирают как машины на конвейере. Только что на открытом воздухе. Но и кирпичу, как видишь, отдается должное. Как-никак именно с кирпича началась цивилизация.
За углом стоял грузовик с опущенными бортами. Рабочий в серой кепке, нахлобученной на уши, не разгибаясь и не поднимая головы, вышвыривал пачки паркета, не заботясь, куда они падают. Л падали они в грязь.
— Эй, ты, сундук! — крикнул Женька.
Рабочий резко выпрямился и тут же ссутулился:
— Привет, товарищ Шишигин! Как в отпуске гуля-лось? Не женился?
— Брось трепаться! Ты что делаешь, дурья твоя башка, совесть у тебя есть или собаки сожрали?
— Сейчас, сейчас, неувязочка, я — мигом... — Рабочий слез с машины и, с опаской поглядывая на Женьку, принялся подбирать паркет.
— Видал? — сказал Женька, когда они с Алексеем отошли подальше. — Деятель! Не хватает рабочих рук, приходится брать кого попало. А сколько участку убытка от такого паразита?
Прошли мимо роющегося в земле экскаватора: он сердито гудел, замахивался ковшом и совал его в землю с тяжелым выдохом. Немного поодаль отчаянно буксовал панелевоз. Заднее колесо вертелось вхолостую, разбрызгивая комья грязи. Несколько человек пытались вытолкнуть колесо из ямы.
Пожилой человек в очках, в новом, видно первый раз надетом, черном плаще и белой рубашке, размахивая руками, выкрикивал:
— И-и-иэх, раз! И-и-эх, два!
Он то вздымал руки, приподнимая полы развевающегося плаща, то хлопал себя по коленкам и был похож на ворона, пытающегося взлететь:
— И-и-и-эх, раз! И-и-и-эх, два!
— Это наш прораб, дядя Костя Матусов,— сказал Женька. — Ничего мужик, свойский. Толкнем?
— Давай!
Они встали рядом. Машина тяжело оперлась на плечо Алексея и тут же оторвалась, качнулась мягко и перевалила через препятствие.
— Есть! Вышла на орбиту! — обрадовался прораб. Он заметил Женьку, подошел: — Наконец-то, орел, приехал! Я тут без тебя как без рук. Как отдыхалось? Что новенького?
Женьку мгновенно окружили рабочие.
Кто-то потянул Алексея за рукав. Невысокий, похожий на подростка, парень в мятом пиджаке, с сигаретами, заложенными за уши, спросил:
— Пополнение, что ли?
— Пожалуй.
— Значит, ты свой?
— Значит.
— Повезло тебе, это точно. Шишигин счастливчик: столкни его с моста в воду — и он выплывет с рыбой в зубах. Авторитет у него — первый класс, сам начальник управления за ручку здоровается. Наша бригада — в передовых, почет и уважение, боремся за звание комтруда. У нас — дружба. Одолжи трояк до завтра: хочу невесте подарок, а казна пустовата, как раз трояка и не хватает. Выручишь?
У Алексея был трояк, он не хотел и брать, думал обойтись рублем, но Надя настояла: «Как же без денег и чужом городе, мало ли для чего понадобятся!»
Отдав деньги, он подтолкну;; парня и сам отскочил в сторону: прямо на них двигался какой-то человек, согнутый в три погибели,— на его спине покачивалась длинная, выструганная до глянцевитости доска.
Парень с сигаретами за ушами вытащил из кармана потрепанную голубую тетрадку, потряс ею:
— Вот она, моя кабальная книжка! Все долги регистрирую. За Кузей Дудкиным копейка не пропадет! Не боись!
— Бояться ему, конечно, нечего,— сказал, подходя к ним, паренек с низкой девичьей челкой,— но деньги ты ему зря дал, пропьет.
— Cepera! Не серди мой кулак. — Кузя Дудкин потряс куЛаком. у лица паренька. — У-y, маменькин сынок!
Когда он ушел, Cepera сказал презрительно:
