Первую я определил как «категорические отказы». «Уважаемый господин Лоренц, мы с интересом прочитали вашу рукопись, однако вынуждены сообщить, что, к сожалению, она не вписывается в планы нашего издательства».
Ко второй группе принадлежали так называемые трусливые письма. «Глубокоуважаемый господин Ксавер Лоренц! За этим именем скрывается несомненный писательский талант. Советуем вам начать с какого-нибудь небольшого издательства у себя на родине, так вы сможете сделать себе имя. Не будем скрывать, что для новичка ваше предложение представляется нам слишком смелым».
Третья категория объединяла отклонения «из соображений морали». «Глубокоуважаемый автор, отдавая должное вашему языку, вынуждены сообщить, что ваш роман кажется нам слишком циничным и противоречащим нормам этики, к тому же совершенно нереалистичным. Ничего подобного у нас никогда не издавалось».
Четвертая группа состояла из одного-единственного письма, которое я получил 26.08.98, через несколько часов после того, как меня покинула Делия. Я глотнул воды. По крайней мере, сюжет мне удался.
«Уважаемый господин Ксавер Лоренц, или кто там вы на самом деле! Я нахожу не слишком оригинальной манеру прятаться за спину героя повествования. Таким образом, вы сами становитесь частью своей фантастической рукописи.
Мне необходимо немедленно лететь в Бостон, однако я нашел время дать вам подробный ответ. В ближайшие несколько лет я буду пропагандировать в США литературу. А сейчас хочу сказать вам то, чему, помимо всего прочего, собираюсь учить американскую молодежь: никогда не пишите о том, чего не знаете! Это первый смертный грех беллетриста. Хорошую книгу надо прожить. Только действительно великие романисты могут писать о том, чего не видели собственными глазами. Простите меня, господин Лоренц, но вы не из таких. А потому придерживайтесь фактов, которые наблюдаете в повседневности.
Вы внимательны, вам удаются описания. Вы демонстрируете прекрасное владение языком. Если ограничите повествование рамками жизненных реалий, обязательно найдете своего читателя. И прошу вас, забудьте о великом психологическом романе!
Ксавер Лоренц — это вы сами: отличный писатель, чувствительный человек, честный парень, приветливый коллега, вероятно, хороший семьянин. Ксавер Лоренц не может быть убийцей! Фантазия сыграла с вами злую шутку. Вам не удался этот трюк, что видно из каждой строчки. Господин Лоренц, ваша книга ни о чем. Проницательный читатель не купится на ваши штучки. Ваша история должна выглядеть правдоподобной. Она же совершенно невероятна. В ней не хватает вас самого. Вы слишком хороши для нее.
Позвольте дать совет. Отложите эту рукопись и возьмитесь за что-нибудь другое, желательно повеселее. Бросьте фантазировать, опишите свою жизнь. У вас получится! Надеюсь, я не разочаровал вас».
Отложив письмо в сторону, я взял рукопись. Она лежала в фирменном желто-коричневом пакете книжного магазина Делии. Я чувствовал ее немалый вес. Выброси я сейчас ее в окно, она могла бы покалечить человека. Несчастный рухнул бы в мгновенье ока, ударившись головой о бетонный край тротуара. Или, если бы ему удалось вовремя отскочить в сторону, выбежал бы на дорогу прямо под колеса встречного автомобиля. Не исключено, что во втором случае погибли бы несколько человек. Такие рукописи опасны. Они, как выразился один плохой журналист, «бомбы замедленного действия».
Отложив орудие убийства в толстом картонном переплете в сторону, я взял следующую папку, которую оставил в ячейке в тройном слое бумаги. Это был эпилог романа и моя главная улика. Я развернул ее и углубился в чтение.
«Меня зовут Ян Хайгерер. Я убил человека. Пока только в своем воображении, но это не делает мое преступление менее тяжким. Время ведет со мной запутанную игру. Оно гонит меня, принуждая следовать своей судьбе. Настоящее ко мне беспощадно. С усилием нажимая на клавиши, я ставлю дату: „двадцать шестое августа девяносто восьмого года“. Сегодня неудачный день. Только что навсегда захлопнулась дверь за той, ради которой я жил. Рядом со мной лежит последнее отказное письмо из издательства. Роман, составляющий смысл моего существования, отвергли. Я потерял все, и тут ничего не поделаешь.
