Он выдохнул воздух, издав при этом шипящий звук, будто обжег себе язык.
— Получили мы и результаты обследования отпечатков пальцев, — продолжил второй полицейский, низенький и круглый.
Остальные тревожно переглянулись. Вероятно, это было что-то вроде считалочки: кому сообщить мне следующую новость. Жребий пал на высокого.
— Мы нашли там только ваши отпечатки пальцев, — произнес он.
— Разумеется, Ян, это еще ни о чем не свидетельствует, — заверил Томек.
Я высвободил плечо из-под его руки.
— Могу я попросить у вас стакан воды?
Все трое бросились исполнять мое пожелание. Толстяк оказался проворнее остальных.
— Где ты взял этот пистолет, Ян? — поинтересовался Томек.
Он попросил меня на сей раз обойтись без «этих ваших журналистских штучек» и «рассказать все как есть», ведь речь идет об убийстве, и тот, кто скрывает информацию от полиции, становится соучастником.
— Итак, где ты его нашел?
— Я не нашел его, он всегда находился при мне, в этой перчатке, — ответил я. — А перчатка лежала в кармане куртки. Черт возьми, это моя перчатка, моя куртка, мое оружие, и убийца — я.
Последней фразы я не сказал. Все и так ясно. Как мне казалось.
— Ну, как хотите, — пробурчал Томек.
Он имел в виду «нас, журналистов». Разозлился. Воображал заговор работников прессы, репортерскую инсценировку. Вероятно, в мыслях Томек уже стоял перед своим начальником, который тыкал пальцем в развернутую перед ним газетенку: «И что же я тут читаю, инспектор?..»
— К сожалению, Ян, мы вынуждены немедленно задержать тебя, — сказал он.
Все. Двери захлопнулись. Двое других стояли рядом и молчали, словно не знали, что со мной делать.
В моем распоряжении оставалось три дня, прежде чем за мной должны были захлопнуться двери камеры предварительного заключения. Эти три дня и две бессонные ночи в полиции — тема отдельного романа. Еще будучи ведущим редактором в издательстве «Эрфос», я не любил главы, посвященные полицейским допросам. Каждый раз, натыкаясь на них, я словно ощущал боль. В них слишком часто проникали клише из дешевых криминальных фильмов. Для авторов существовали только две разновидности полицейских: добрые и злые, герои и мерзавцы, гениальные знатоки человеческой психики и жестокие идиоты.
Высокую литературу, которая могла бы уловить нюансы, полицейские участки не интересовали. Никто и не желал разрушения подобных стереотипов. Кто из авторов действительно имел представление о скуке и приступах ярости полицейских во время допросов? Кто из них тридцать шесть часов кряду сидел с ними за одним столом в качестве подозреваемого в убийстве?
В рукописях, приходивших в издательство «Эрфос», полицейские всегда занимались трюкачеством: строили разные каверзы, выбивая из подозреваемых признание, и делились на статистов, садистов и тупых исполнителей. Для них все средства были хороши, лишь бы столкнуть трагического героя, с которым автор отождествлял самого себя, в пропасть. А читателя неизменно вынуждали становиться на сторону жертвы. И что бы ни следовало за этим — смертельное столкновение или мягкая посадка, — отношение к полиции не менялось. Потому что ни один из авторов никогда не имел с ней дела, ничего не понимал и не желал понимать в ее работе.
За три дня и две ночи я продвинулся в своих познаниях дальше, чем за три предыдущих года моей жизни. Дальше вглубь, разумеется, и вширь. И дальше внутрь себя. Можно сказать, трагические обстоятельства сдружили нас четверых. Один из нас совершил ужасный поступок, убил человека. А его приятели — все трое носили форму — не могли в это поверить. Они даже были обязаны поверить, но никак не хотели.
Сотни раз они спрашивали меня: почему? Под конец это звучало как «зачем ты втянул нас во все это?». Они чувствовали себя почти соучастниками. Я не мог их обманывать: друзьям не лгут. Я не отвечал им, и мое молчание лишь укрепляло в них надежду в моей невиновности. Только на это нам понадобилось три дня.
Большую часть времени мы беседовали на посторонние темы, например о нас самих. Ломан, имевший более высокий чин, чем остальные, был всего на несколько лет старше меня. Он устал от службы и сам высмеивал иллюзорность целей, которые некогда преследовал. Курсировать на яхте под парусом где-нибудь вокруг островов Зеленого Мыса — это ему было бы сейчас в самый раз. Или пересекать на мотоцикле какую-нибудь австралийскую пустыню с женщиной на заднем сиденье — ее надо придумывать отдельно, — обхватившей его туловище и сцепившей руки в замок на его животе, который, конечно же, должен быть килограммов на десять легче и не так сильно выдаваться вперед.
