— Значит, если я правильно понял, вы пришли, чтобы помешать свершиться всему тому, что произошло, уберечь страну от развала, изменить ход истории?
— Да, а разве я поступил неправильно?
— Нет, вы поступили верно, а вы уверены, что историю можно изменить?
Вопрос, который был мне задан, поставил меня в тупик. Я ожидал чего угодно, только не его и потому настолько растерялся, что не знал, что сказать. Андропов внимательно следил за моей реакцией и повторил свой вопрос:
— Так как вы считаете, вы, я и другие, можем изменить историю?
— Наверное да, ведь историю вершат люди, сама по себе история, лишь отображение поступков людей, вот почему людей оценивают по их делам, — неожиданно для самого себя ответил я.
— Не по годам хороший ответ. Вам надо работать у нас. Из вас получится грамотный сотрудник.
— Вы так считаете?
— А вы что, сомневаетесь? Смелости прийти к нам у вас хватило, более того, оказались настойчивым, чтобы доказать свою правоту и добились того, чтобы я вас выслушал. Уже это о многом говорит.
— Я не знаю.
— А вот это плохо. С одной стороны решительность в достижении цели и весьма грамотны подход в её решении, а с другой стороны сомнения по поводу того получится из вас сотрудник органов безопасности. Знаете, говорить и делать, это разные вещи. Очень много людей могут красиво говорить умные вещи, а как доходит до дела, так выходит, что от них мало толку. Знаете почему? Потому что они либо не умеют и не могут, либо бояться брать на себя ответственность. Если вы сумели доказать свою правоту, дойти до меня, а думаю, что это было не так просто и при этом не сболтнули лишнего, что было весьма соблазнительно, значит вы можете и должны работать там, где это необходимо, и тогда действительно сможете помочь и сделать то, ради чего затеяли весь этот разговор. Согласны со мной?
— Да.
— Тогда можете считать, что вы приняты на работу в органы Государственной Безопасности.
— А как же проверки, анкеты и прочее?
— Это пустые формальности. О них пусть беспокоятся другие. Давайте обсудим еще кой-какие моменты.
И мы продолжили нашу беседу.
Мы разговаривали еще около часа. Андропова интересовало все и что самое удивительное, мое отношение к тому или иному событию. Я сразу обратил внимание, что в беседе со мной, он постоянно, как бы мимоходом, спрашивал, что я думаю по поводу того или иного события. Наконец наша беседа подошла к концу. Он встал из-за стола, я тоже поднялся. Он подошел вплотную ко мне и неожиданно для меня протянул руку и сказал:
— Вы кажется с женой собирались в гости?
— Да к тестю с тещей.
— Вот и отлично. Съездите, навестите, а в понедельник, — он посмотрел на перекидной календарь, стоящий на столе, — в три часа, жду вас у себя. На работу не ходите, там обо всем договорятся. Считайте, что вы работаете в нашем аппарате. Думаю, что нам есть еще о чем поговорить, не так ли?
— По всей видимости да.
— Ну вот и отлично. Кстати, а что действительно мои стихи каким-то образом попадут в прессу?
— Да, — я чуть не сказал, что после его смерти выйдет довольно много библиографий и воспоминаний сослуживцев, будут сделаны телепередачи, но спохватившись, сказал, — так всегда бывает. Кто-то из родных или друзей всегда расскажет о том, что возможно не следовало говорить.
— Да это вы правильно заметили, ну да Бог с ними, не мы им судьи.
Я немного удивился такой его реплике, и подумал, вот тебе и член Политбюро, а впрочем, они тоже люди, обычные как и мы. Это нам кажется что они другие, особенные, а на самом деле они такие же, как и все, со своими проблемами, болезнями, радостями и огорчениями.
— Простите, а как я к вам попаду в понедельник?
— Не волнуйтесь, за вами заедут. И вот еще что, скорее всего, вам с женой придется пожить некоторое время в другом месте, возможно даже здесь на даче. Думаю, что вы понимаете, сколь важной информацией обладаете и потому некоторое время необходимо, чтобы случайно не пострадали, — он улыбнулся, словно хотел сказать, — Вы же взрослый человек и должны понимать намеки на секретность и ценность информации.
— Один вопрос можно?
— Безусловно.
