– Кхе-кхе.
Она подняла помаду и накрасила ею мочки ушей, распрыскала духи по комнате, глядя на душистое облако, а потом намазала щеки тушью, а ногти – румянами. Тут на пороге комнаты появилась мама. Милли попыталась вжаться в стену, чтобы ей не мешать, но мама подняла Милли за подмышки, плюхнула на стул и вытерла лицо чистым полотенцем. Затем причесала ей волосы, накрасила губы, ресницы и щеки. Мама была совсем близко, и когда она повернула Милли к зеркалу, в ее голосе слышалась улыбка.
– Видишь?
И Милли увидела. Она поняла, что может быть совсем другой, если захочет. Совершенно новой.
* * *
На Вторую ночь ожиданий Милли решила снова стать Совершенно новой. Чтобы мама подошла к ней и сказала:
– Извините, мэм, я ищу маленькую девочку. Вы ее не видели?
Тогда Милли сняла бы свою шляпу, стерла бы помаду рукой и ответила:
– Мам, это я! Милли Бёрд!
Потом мама взяла бы ее на руки и понесла в машину, а Милли помахала бы напоследок универмагу. Пока, кафе! Пока, огромные трусищи! Пока, растения в горшках! Пока, Карл! Пока, манекен!
И они приехали бы домой, и мама разрешила бы Милли сидеть на кухонном столе и резать овощи на ужин.
Поэтому Милли нашла самое красивое платье – желтое, как солнце, и мягкое, как облако, – и надела его поверх своей одежды. В отделе косметики маленькие черные коробочки почему-то висели на крючках, как приманка. Милли дотянулась до помады и аккуратно намазала ею губы, потом взяла тени и румяна и нанесла их так, как показывала мама.
Затем она проворно забралась на стопку книг и взглянула в зеркало.
– Видишь? – сказала она манекену.
Девочка надела широкополую красную шляпу, накрасила ногти зеленым лаком и посмотрела на свои резиновые сапоги. По ним ее, конечно, сразу узнают, но снимать их она ни за что не собиралась.
К подошве сапог Милли скотчем примотала пару игрушечных машинок и принялась кататься по магазину. Она мчалась мимо сотен вешалок с лифчиками, которые выстроились рядами, будто солдаты, готовые в бой.
Голова Милли снова сорвалась с плеч… И вот она видит маму после душа: с волос стекает вода, и они липнут к голове. От кожи вздымается пар. Пока мама идет к шкафу, ее грудь свисает и покачивается, как два шарика, наполненные водой. Надевая лифчик, мама ловит взгляд Милли и говорит:
– У тебя когда-нибудь тоже такие будут.
Милли их совсем не хотела. Ни сейчас, ни потом.
Однажды она нашла у папы в тумбочке несколько журналов. В них у тетенек все эти дела торчали, как огромные брошки. Странные. Будто чего-то выжидающие. А как-то днем она наткнулась на Ту-голую-тетеньку, которая пряталась у них в ванной и точно-преточно не была ее мамой.
– Ты меня не видела, девочка, – сказала Та-голая-тетенька.
Милли не могла отвести взгляд от ее глазастых водяных шариков, словно они притягивали ее магнитами.
«А вот и видела», – подумала она.
Милли прикатилась в отдел настольных игр. Одну за другой она сняла с полок коробки и разложила в ряд перед манекеном: «Твистер» и «Монополию», «Угадай кто?» и «Мышеловку», шашки, нарды, «Морской бой», «Операцию», «Скрабл», «Голодных бегемотиков» и «Четыре в ряд».
Как играть в эти игры, Милли не знала, а потому принялась по очереди бросать кубик – за себя и за манекена – и двигать фишки по полю. Тут началось: корабли поплыли на улицу Парк-лейн в «Монополии», человечки из «Угадай кто?» выстроились вдоль поля «Мышеловки», а бегемотики принялись жевать шашки.
– Я проследила за ним, – сообщила Милли манекену. – После того, как ты на него прыгнул.
Она взяла лифчик и, прижав одну чашечку к лицу, как маску, завязала лямки на затылке.
– От микробов, – чуть приглушенно пояснила она, вспомнив докторов из маминых сериалов.
Милли указала в сторону небольшого кабинета в дальнем конце универмага.
– Он пошел туда, – Она засунула буквы «Скрабла» в дырочки больному из «Операции», – приложил замороженный горох к голове, – вытащила букву «М» из живота у больного, – и уснул. Он оставил ключи в двери, – Милли помахала ключами и широко улыбнулась, – а я его там заперла.
Она погладила манекен по голове и прошептала ему на ухо:
– Я у тебя в долгу.
