— Ты, сволочь, это из-за тебя теперь мы не попадём домой. Они все умрут, как у Кирилла, как Близнецы… Это ты… — Она швыряла в парня куски щебёнки, не замечая, что от многочисленных точных попаданий у Парда по лицу уже текут ручейки крови.
Кирилл, которому Рыся заменила сестрёнку, бросился к ребёнку. Рыся легла спиной к разгоравшемуся скандалу и даже не плакала. От переживаний последних дней у неё не было сил даже на слёзы. Кирилл тоже отвернулся от разошедшейся Травки и, обняв девочку, зашептал ей на ухо:
— А хочешь, я всегда буду с тобой и всегда буду защищать тебя?
— Ты будешь моим братиком? — переспросила Рыся, прижимая к груди пластмассовых зверей. В минуты страдания игрушки отвлекали её от действительности.
— Хорошо, я буду твоим братом, а ты — моей сестрой. И мы обязательно вернёмся к тебе домой.
— К нам домой, — поправила Рыся. — Я буду вместо твоей сестры?
— Нет. Лизанька умерла, а ты — будешь моя сестрёнка Рыся, ладно? — Шептал Кирилл, у которого горло сжималось от горя и нежности одновременно. Вот так же он рассказывал истории на ночь сестрёнке, когда она болела, а мамы не было дома. Рыся повернулась поудобнее и прижалась щекой к ладони Кира.
— Вот мама обрадуется. Ушла одна, а приду вместе с братом. Тебе у нас понравится, а взрослые будут тебе очень рады, у нас мало детей. А за спиной побратимов бушевали страсти.
— Да гад я, гад! — наконец, не выдержал, никогда не отличавшийся долготерпением Пард. Он подскочил и начал трясущимися руками скидывать в рюкзак разбросанные накануне вещи. Слёзы мешали ему, но злость, неизвестно на себя, или на Травку, подгоняла и заставляла судорожно вскинуть рюкзак на спину и шагнуть к двери.
— Конечно, я во всём виноват. Я уйду. Вам без меня будет лучше. — Срывающимся голосом выкрикнул Пард.
— Да иди, иди, трус несчастный, урод, — орала, не помнящая себя Травка, уже охрипшая от рыданий и крика.
Коротка автоматная очередь выбила куски бетона из перекрытия потолка каморки. Стало тихо, до звона в ушах. Усталый, но решительный голос Тира произнёс:
— Заткнитесь все. Я сейчас скажу, а потом — делайте, что хотите. Трава, кончай истерить. Ты и так последние дни всех достала своими трагедиями, будто другие меньше твоего переживают. Не ты одна осталась здесь, не ты одна не можешь вернуться домой. Киру вон, ещё хуже. У нас ещё есть надежда, а у него — нет. Извини, Кир, если напомнил… — Кирилл и Рыся, обнявшись, сели и внимали Тиру. На последних словах Кирилл серьёзно кивнул, а Рыся покрепче прижалась к боку новоприобретённого братика.
— Ты бы хоть о Рыси подумала. Она уже вся опухла от слёз, а ведь истерики не закатывает. А если ещё что надумаешь, нож отбирать не буду, и закапывать тебя не буду, плюну на твою могилу и ни на секунду не пожалею. А ты вообще сядь, — повернул он лицо к Парду, замершему спиной ко всем возле двери. — Ты прекрасно знаешь, что без тебя выжить у нас шансы сокращаются во много раз. Нравится тебе это или нет, но мы стали одной командой, и пока не придём домой, должны быть вместе. Сейчас ты виноват. Так и терпи. Нечего тут обиженного из себя строить. Если уйдёшь — уходи. Держать никто не будет, только что ты этим и кому докажешь? Со временем переживём всё это и забудем. В конце концов, глупость получилась, зато алкашом не станешь. А теперь — делайте, что хотите, только молча. Все устали, как собаки, нужно отдохнуть.
Тир бросил автомат на кучу сумок и рюкзаков, и отошёл к Кириллу и Рысе. Дико болело израненное избитое тело и жутко хотелось рыдать и биться головой об стенку от чувства несправедливости и безысходности, от дикой усталости и боли, но рядом сопела Рыся и молчал Кирилл. Больше злиться Тир не мог. Пусть будет, что будет. За спиной послышался судорожный всхлип. Пард, прижавшись к косяку, взахлёб рыдал, а растерявшая гонор Травка, смущённо и тихо гладила его по трясущейся спине. Последнее, что слышал Тир, проваливаясь в тяжёлый сон — слова Рыси:
— Братишка, расскажи мне что-нибудь на ночь.
