Элис переполнял восторг; это был садик внутри сада, сделанный так скрупулезно и поддерживаемый в таком идеальном состоянии, на фоне дикой красоты вокруг него. Прихотливые сочетания зеленого. Разнообразие блестящей листвы. Но когда Элис глубже зашла в сад, ее восторг начал выветриваться. Она крепко сжала ручку чашки. В некоторых горшках из земли торчали поломанные и выцветшие детские игрушки: русалочка с поднятой рукой, морская раковина, улыбающийся дельфин, морская звезда. Шаги Элис замерли.
В центре сада она увидела деревянную статую в человеческий рост. Это была маленькая девочка, держащая цветок на вытянутых руках. Элис уже видела эту статую.
– Элис.
Элис обернулась, ее сердце бешено колотилось. В конце аллеи стояла Салли, ее лицо выглядело помятым со сна, на нем лежала печать грусти.
– Какого черта это делает здесь? – спросила Элис, ее голос был слишком высоким, рука дрожала, указывая на статую. – Почему у тебя здесь статуя, которую вырезал папа?
Салли сделала шаг назад.
– Пойдем внутрь. – Элис не ответила. – Пойдем, Элис. Я сделаю еще кофе. Мы сядем и поговорим.
* * *
Внутри Салли поставила на столик возле кушетки свежесваренный кофе и жестом предложила Элис присесть. Она повиновалась.
– Боже. – Салли неловко рассмеялась. – Я столько лет мечтала поговорить с тобой об этом, и вот теперь не могу выдавить из себя ни слова. – Она потерла руки. – Дело в том, что я не знаю, с чего начать. Может быть, ты будешь задавать вопросы, Элис, обо всем, что тебе хочется узнать, с этого и начнем.
Элис подалась вперед, стараясь говорить ровным голосом.
– Начни с того, почему у тебя в саду одна из папиных статуй, изображающих меня, – сказала она. – Или начни с того, почему мама завещала тебе стать опекуншей для меня и моего брата.
Вопросы, которые она носила в себе с того момента, как открыла конверт Твиг, выплеснулись в один момент.
Салли побледнела.
– Ух ты, – сказала она. – Ну хорошо.
Элис нервно задергала ногой, когда в ее сознании проплыла фраза из завещания матери: «Если Джун Харт не будет иметь возможности вырастить моих детей, я, Агнес Харт, этим документом передаю опекунство над ними Салли Морган».
– Ты знала ее? Мою маму? – настойчиво спросила Элис.
– Нет, – ответила она. – Нет, Элис. Не совсем. Мы разве что иногда случайно проходили друг мимо друга в городе.
Элис тряхнула головой.
– Это бессмыслица. Почему тогда она оставила нас тебе?
– Я не знала твою мать, но она знала меня, Элис, – сказала Салли. – Это она знала меня.
– Я не понимаю, что это значит.
Ее сердце щемило, словно ему не хватало места под ребрами.
– В молодости, – медленно начала Салли, – я влюбилась. Влюбилась в мужчину, который не мог принадлежать мне. – Она тряхнула головой. – Мне было восемнадцать. У меня никогда не было парня. Я время от времени сталкивалась с твоим отцом. Он был новым фермером на тростниковых плантациях. Тихий, трудолюбивый, задумчивый. Он был себе на уме. Что-то в нем было, пожалуй. – Она помедлила. – Я долгое время наблюдала за ним издалека. Все мало что о нем знали. Обручального кольца на пальце у него не было. Это была всего одна ночь. Всего одна. Я была в пабе с подружками, немного перебрала шенди и осмелела. Я подошла к нему и спросила, могу ли я угостить его пивом… Два месяца спустя я узнала, что беременна.
Элис пораженно уставилась на нее.
– Когда это случилось?
– Через год после твоего рождения, когда…
– Нет! – перебила Элис. – Этого не может быть.
Салли торжественно кивнула.
– Боюсь, что может.
– Нет, – повторила Элис.
В рассказах матери никогда не появлялась сестра. Мама не могла знать о Салли.
Салли ждала, ее лицо было открытым, взгляд отяжелел.
У Элис голова шла кругом.
– У тебя ребенок от моего отца?
– Был, – прошептала Салли, – был ребенок. – Она посмотрела на свои руки. – Джиллиан умерла, когда ей было пять. Лейкемия.
Элис не могла заставить себя заговорить.
– Я рассказала Клему о Джилли, когда она родилась, просто для того, чтобы он знал о ней, я ничего от него не ждала. Но все-таки любовь ребенка меняет тебя. Я не могла перестать надеяться, что он признает ее. В ночь, когда она умерла, как бы жутко это ни звучало, я послала ему прядь ее волос, перевязанную одной из ее любимых ленточек. Хотя Клем ничего не сделал для нее, пока она была жива, мне хотелось, чтобы у него осталось что-нибудь от нее. По правде говоря, я была не в состоянии ясно мыслить. Я была зла. Я хотела причинить ему боль, наказать его, напомнить ему ее смертью, что при жизни он игнорировал ее.