Уходи… подумала я, тихо умоляя мать лысого ребенка увести его. Но она застыла, одновременно испуганная и ошеломленная моей звуковой атакой.
Движение справа от меня привлекло мое внимание. Двое мужчин в форме цвета хаки бежали ко мне, один кричал что-то в рацию, его свободная рука находилась над другим ухом. Я знала, что он кричал только потому, что его лицо пылало от усилий.
Мужчина отпихнул Эмму с дороги, и она разрешила им это. Они пытались поговорить со мной, но я не слышала их. Мне не удалось выудить из немых губ ничего больше, чем несколько слов.
— …Остановите…
— …Больно?
— … Помогите…
Страх и горечь закружились внутри меня как черная буря, заглушая все остальное. Каждую мысль. Каждую возможность. Каждую надежду.
И я все еще кричала.
Один из полицейских торгового центра потянулся ко мне, и я откинулась назад. Я споткнулась об основание выставочной кровати и упала на задницу. Мои челюсти захлопнулись — кратковременная пощада. Но в моей голове все еще звучал эхом мой крик, и я не могла слышать его. Мгновение спустя, мой крик снова вырвался на свободу.
Удивленный, полицейский шагнул назад, говоря что-то по рации. Он был в отчаянии. Ужасном.
Во всем виновата я.
Эмма упала на колени рядом со мной, закрыв уши руками. На земле лежал потерянный ею кошелек.
— Кайли! — она кричала, это единственный звук, который я услышала.
Она потянулась к телефону. И когда она набрала номер, цвета вдруг утекли со всего мира, как в «Волшебнике из страны Оз» только противоположным образом. Эмма стала серой. Полицейские посерели. Магазины стали серыми. И вдруг все стало вихрящимся, закручивающимся, бесцветным туманом.
Я сидела в тумане.
Крича, я махнула руками близко к полу, пытаясь его почувствовать. Настоящий туман должен быть холодным и сырым, но этот был… ненастоящим. Я не могла чувствовать его. Не могла всколыхнуть его. Но я его видела. Я видела вещи в нем.
Слева что-то изгибалось. Корчилось. Что-то слишком толстое и вертикальное, чтобы быть змеей. Оно как-то изогнулось через полки с полотенцами, даже не касаясь покупателей, приближавшихся к ним, чтобы быть как можно дальше от меня в пределах отдела.
По-видимому, я достаточно показала себя сумасшедшей, чтобы оправдать боль от моего крика.
Справа от меня что-то стремительно пробежало через туман по земле, где он был самым густым. Оно побежало ко мне, я вскочила на ноги и потащила Эмму прочь. Копы отпрыгнули, опять всполошившись.
Эмма высвободилась из моей хватки, в ужасе раскрыв глаза. И только тогда я отключилась. Я больше не могла терпеть, но и не могла остановиться. Я не могла остановить крик, или боль, или туман, или жуткие движения. И что хуже всего, я не могла прекратить верить, что ребенок, этот бедный маленький мальчик в инвалидной коляске, умрет.
Скоро.
Смутно я поняла, что закрыла глаза. Попытка заблокировать все это.
Я слепо протянулась, отчаянно пытаясь выбраться из-за тумана, я ничего не чувствовала. И ничего не видела. Мои руки коснулись чего-то мягкого и высокого. Что-то чему я не находила слов. Я вскарабкалась на него, ползя по куче ткани.
Я свернулась в клубок, одной рукой прижав что-то плюшевое к груди. Гладя его пальцами снова и снова. Цепляясь за единственную реальную вещь, которая все еще существовала для меня.
Больно. Мне больно. Моя шея болит.
Мои пальцы были мокрыми. Липкими.
Кто-то схватил мою руку. Удерживая меня.
Я билась. Я кричала. Мне было больно.
Острая боль пронзила ноги, а затем огонь взорвался у меня под кожей. Я моргнула, и знакомое лицо попало в центр моего внимания, серое в тумане. Тетя Вэл. Эмма стояла за моей тетушкой, с лицом испещренным полосами окрашенных тушью слез. Тетя Вэл что-то сказала, я не слышала ее. И вдруг мои веки отяжелели.
Новая волна паники захлестнула меня. Я не могла двигаться. Не могла открыть глаза. А мои голосовые связки все еще были натянуты. Мир закрылся от меня, темный и тесный, без каких-либо звуков, кроме моего вопля, который все еще выливался из моего горла.
Новая темнота. Чистая. Больше нет серых цветов.
А я все еще кричала…
* * *
Мои мечты смешались в неистовый хаос. Трясущиеся руки. Болезненный захват. Сбитые тени. Сквозь все это раздавался нескончаемый визг, теперь лишь хриплое напоминание бывшей силы, но не менее болезненный.
