— Успокойся, милая, — словно прочитав мысли юной девушки, сказала по-шотландски Мэгги. — Ты ничем не хуже этих разряженных щеголей. Даже лучше, гораздо лучше. Единственное, что у них есть, но чего нет у тебя, — это деньги. А что могут дать им деньги, кроме праздности и развращенности?
— Не надо так говорить, Мэгги, — ответила ей Шина с улыбкой, чувствуя, что может в любое мгновение горько расплакаться. — Мы же еще не видели с тобой двора французского короля. Нельзя судить о том, чего не видел. Король был так добр к нам. Посмотри на эту чудную карету и эскорт!
Нас с тобой приняли не менее пышно, чем саму нашу молодую королеву!
Мэгги презрительно фыркнула.
— Да ты посмотри на эти перья! Мужчины разодеты как женщины — все в шелках, атласе и бриллиантах! Я бы предпочла, чтобы нас сопровождали обычные шотландские воины в простых одеждах, но с острыми верными клинками!
Сомнительно, чтобы кто-нибудь из этой братии бросился бы в бой за Ее Величество!
— Тихо, Мэгги, успокойся! — проворчала Шина.
— Они все равно не понимают нас, — заносчиво ответила Мэгги.
— Ты только посмотри на этот дом! — восхищенно прошептала Шина, когда карета проплыла мимо величественного загородного дома, располагавшегося немного в стороне от дороги в тенистом саду с прудами различной геометрической формы и фонтанами, выбрасывающими ввысь струи воды.
По зеркальной глади прудов скользили черные и белые лебеди. У Шины возникло ощущение, будто она оказалась , в настоящей сказке. Девушка с легкой грустью вспомнила родной дом, старые крепостные стены, давно нуждающиеся в ремонте двери и лестницы, убого обставленные неуютные комнаты.
Во Франции ей все казалось нарядным и как будто только что заново покрашенным. Даже деревни, через которые они проезжали, представлялись ей чистыми и аккуратными, а их обитатели — счастливыми и благоденствующими. В Шотландии ей доводилось немало слышать рассказов об экстравагантности французских монархов, о том, например, как Франциск I, отец ныне царствующего короля, немилосердно облагал налогами своих подданных для ведения войны против Испании и ради блага своих бесчисленных любовниц, повсюду следовавших за ним.
Шина не забыла, как ее дядя граф Либстсрский гневно осуждал легкомысленный образ жизни французского государя.
— Беспутный и развращенный человек! — рокотал он густым басом. — Человек, который умер от болезни, вызванной порочными излишествами! Монарх, позоривший монархию!
Тогда Шина была еще совсем мала и многого не понимала, а ее дядя не осознавал ее присутствие и не видел, что девочка, сидевшая возле окна и наполовину скрытая бархатной шторой, испуганно вслушивается в его слова.
— Не забывайте о том, сэр, что он все-таки являлся покровителем искусств, — осторожно заметил кто-то.
— Искусство! — громко вскричал лорд Либстер. — К чему иному может привести, как не к распущенности! Для нынешних властителей Франции это означает статуи и картины с изображениями обнаженных женщин. Это означает разврат вместо строгой дисциплины, апатию и слабоволие вместо силы и решительности!
Шину тогда удивило, почему взрослые так неприязненно относятся к французскому королю, жившему так далеко от берегов Шотландии и умершему давным-давно. После этого взрослые переключили разговор на Генриха II, сына Франциска, восседавшего теперь на троне Франции, чьему покровительству они вверили судьбу юной королевы Шотландии.
Удивительно, думала Шина, как все эти истории и сплетни смогли преодолеть огромные водные пространства, отделяющие друг от друга две страны. Однако самое поразительное, что Мария Стюарт очаровала самого французского короля! Она пела перед ним, декламировала стихи, чем буквально растрогала великого монарха до слез. В Шотландии часто вспоминали о том, как Мария впервые почтительно присела в реверансе перед Генрихом II во дворце Сен-Жермен — ей тогда не было еще и шести, — и тот воскликнул:
«Какой восхитительный ребенок!»
Именно такие комплименты подкрепляли верность суровых шотландцев и заставляли их постоянно быть начеку, чтобы в любой миг отразить набеги англичан.
