– Зачем? – удивилась Кэрри.
«Никто меня не узнаёт, – захотелось сказать ему. – Никто на меня не пялится». Но вместо этого он сказал:
– Мне нравится быть в маскарадном костюме.
Фред произнес это медленно и старательно, и ему показалось, что он не услышал в своем голосе акцента.
Кэрри кивнула, как будто поняла его. Они сели в машину.
До появления Фреда в средней школе Ист-Норбери еще никогда не было ученика, для которого английский язык не был родным и который мог оказаться нелегальным иммигрантом. По большей части к нему относились дружелюбно, однако тысячи улыбок, перешептываний и жестов, самих по себе вроде бы безобидных, постоянно напоминали: «ты здесь чужой».
– Ты волнуешься по поводу встречи с моими родителями? – спросила Кэрри.
– Нет, – соврал Фред.
– Маме просто не терпится с тобой познакомиться.
Они подъехали к белому ранчо, перед которым раскинулся безукоризненно подстриженный газон. На почтовом ящике у входа было написано «Уайенн».
– Это твой дом, – сказал Фред.
– А ты, оказывается, умеешь читать! – пошутила Кэрри, выходя из машины.
Направляясь к дому, Фред чувствовал в воздухе запах моря и слышал шум волн, набегающих на берег. На крыльце стоял фонарь из тыквы.
«Сказочный домик, – подумал Фред. – Американский замок».
* * *
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил Фред, стоя в дверях кухни.
Миссис Уайенн («Зовите меня Кэмми») сновала между столом, используемым как место для нарезки-перемешивания-раскладывания, и плитой. Одарив Фреда мимолетной улыбкой, она снова принялась за работу.
– Не утруждай себя. Иди лучше поболтай с моим мужем и Кэрри.
– Я правда могу помочь, – настаивал Фред. – Я разбираюсь в готовке. У моих родителей ресторан.
– О, знаю. По словам Кэрри, свинина му-шу[2] там просто объедение. – Оторвавшись от работы, миссис Уайенн обернулась, и ее улыбка стала еще шире. – А ты хорошо говоришь по-английски!
Фред никак не мог взять в толк, почему все считают таким важным упомянуть об этом. В голосах людей звучало удивление, и он не знал, что отвечать.
– Спасибо.
– Правда, очень хорошо. Ну а теперь ступай. Я сама управлюсь.
Фред вернулся в гостиную, жалея о том, что нельзя было остаться в таком привычном тепле кухни.
* * *
– Это просто ужасно, – сказал мистер Уайенн. – Какие они храбрые, эти студенты с площади Тяньаньмэнь[3]. Настоящие герои!
Фред молча кивнул.
– А твои родители, – продолжал мистер Уайенн, – тоже были диссидентами?
Фред замялся. Он вспомнил, как его отец читал китайскую газету с фотографиями многолюдных протестов в Пекине, которую бесплатно раздавали в китайском квартале в Бостоне.
– Глупые юнцы! – воскликнул он, красный от возмущения. – Родители потратили на них столько денег, а они позируют перед фотографирующими их иностранцами, вместо того чтобы учиться! Чего они хотят добиться? Избалованные, начитались американских книг! – Затем отец повернулся к Фреду и погрозил ему кулаком. – Если ты только посмеешь выкинуть подобный фортель, я хорошенько тебя отлуплю, чтобы впредь думал головой, а не задницей!
– Да, – наконец сказал Фред. – Вот почему мы перебрались сюда.
Мистер Уайенн удовлетворенно кивнул.
– Америка – замечательная страна, правда?
Если честно, Фред так и не мог взять в толк, почему однажды родители разбудили его среди ночи; почему они плыли на лодке, ехали на машине, затем на автобусе, потом поднялись на большой корабль; почему на протяжении многих дней они сидели в темном трюме, где его постоянно тошнило от качки; почему после высадки на берег они прятались в кузове грузовика, до тех пор пока не оказались в грязных трущобах китайского квартала Нью-Йорка, где какие-то люди разговаривали с его отцом угрожающим тоном, а тот лишь молча кивал; почему отец однажды объявил, что они теперь другие люди и у них другие имена и ни в коем случае нельзя вступать в разговоры с иностранцами и полицией; почему несколько лет они жили в подвале ресторана, в котором работали, и бесконечно обсуждали, как заработать достаточно денег и расплатиться с суровыми людьми; как они, наконец, переехали в Ист-Норбери, этот городок на побережье Новой Англии, где, как сказал отец, нет китайских ресторанов, а американцы слишком глупы, чтобы понять, что повар из него никакой.
