Однако, как указывает самоуничижительный термин «гик», целевая аудитория манифеста – это мелкая буржуазия науки, то есть айтишники, которые пытаются сбежать от своей основной работы, погружаясь в чтение научно-фантастических и научно-популярных текстов, подпитывающих их эскапады в Интернете. Это выливается в едва ли не бесконечную войну с «псевдонаукой», которая часто требует согласия с крайне хлесткой риторикой Ричарда Докинза, обличающего верующих в Бога. Что бы ни говорилось об этих людях, которые, участвуя в подобных кибервойнах, несомненно, делают свою жизнь осмысленнее, они все же не являются ударниками научного труда. Это, возможно, в какой-то мере объясняет, почему ведущие научные институты не подписались под «Манифестом гика». В самом деле этот научный призыв к оружию в конечном счете выражает, видимо, такое желание, которому лучше остаться неисполненным.
Один из аспектов политики, который упускается из виду в обсуждениях «Манифеста гика», состоит в том, что должно произойти, если ученые, получившие, как того требует Хендерсон, новые полномочия, напортачат, что, собственно, и произошло при землетрясении в Л’Акуиле. Конечно, приговор попал под шквальный огонь мирового научного сообщества. Однако это негодование указывает на то, что ученым еще предстоит в полной мере понять простейший урок демократической политики, а именно то, что вместе с властью приходит и ответственность. Итальянские суды первоначально представили ученых в том свете, будто они злоупотребили доверием пострадавших жителей. И если люди обязаны слепо верить ученым, высказывающимся с позиции собственных экспертных знаний, тогда это вполне оправданная интерпретация ситуации. Чтобы в будущем избежать подобных случаев, общество должно занять по отношению к науке позицию клиентов, заказчиков, которым не обязательно быть потребителями. Подобный порядок действий, возможно, и не минимизирует вероятность рискованных суждений о мире, но наверняка минимизирует риск, который ученые и общество представляют друг для друга, поскольку каждая сторона формально берет на себя собственную долю ответственности, что бы ни случилось.
Роль кастомизированной науки в будущем демократии и университета
В эпоху протнауки общество должно продолжить финансировать научные исследования, но ему не обязательно подписываться под теми интерпретациями, которые дают своим открытиям сами ученые. То есть общество может состоять из научных заказчиков, но не обязательно из научных потребителей. Конечно, тут возникают интересные юридические вопросы о том, что именно должны говорить ученые, чтобы люди могли сделать разумные выводы. Но, в принципе, эти вопросы не хитрее тех, что связаны с любой клиентской трансакцией: клиент платит просто за ту важную для него информацию, которую он иначе бы не получил, но потом он волен сам решать, что с ней делать. Домовладельцы «вольны» игнорировать советы сейсмологов в том же самом смысле, в каком пациенты «вольны» игнорировать советы терапевтов, – и соответственно благоденствовать или, наоборот, страдать. Как только мы достигаем такого состояния морального паритета, можем считать, что живем в просвещенной секулярной демократии, в которой ученым не надо бояться того, что их возьмут под стражу за высказывание истины, как они сами ее понимают. Это утопия в той ее трактовке, которую предлагает протнаука.
В этом отношении различие между заказчиком и потребителем науки позволяет усомниться в одном все еще популярном рассуждении, опирающемся на философскую рационализацию: чем больше некто знает о науке, тем больше его убеждения совпадают с убеждениями соответствующих научных экспертов. В работах по научной коммуникации это рассуждение часто высмеивается как «модель дефицита», поскольку оно предполагает, что простой дефицит знания, а не различие в целях, ради чего к нему стремятся, является главной проблемой общественного понимания науки [Gregory, Miller, 2000]. Разумеется, ученые, работающие в академических условиях, где профессиональное развитие в значительной мере зависит от одобрения коллег, оказываются восприимчивыми к ряду стимулов и форм давления, требующих совпадения с актуальным экспертным суждением. Однако даже такой институциональный социальный контроль не обязательно срабатывает, если, к примеру, ученые-диссиденты находят подходящие им альтернативные способы публикации. Но в полной мере важность позиции научного заказчика, который не обязательно потребляет покупаемую им науку, более всего заметна в том, что подавляющее большинство, включающее даже ученых за пределами их специальностей, имея дело с научными притязаниями на знание, придерживается избирательно-экспериментального подхода, который позволяет брать только то, что нравится. К нему относятся следующие практики.