– В таком случае, я уважаю лучше последнего.
– Поэтому вы любите славу? – спросил капитан.
– Мама, что такое слава?
Княгиня увезла свою дочь в Москву и начала ее учить всем наукам. Княжне уже шестнадцать лет, и, по свидетельству профессора Чумакова, ее учителя, она прошла уже полный курс геометрии и алгебры; через год она прослушала курс эстетики и историю философии и занималась даже механикою, физикою и химиею. Может быть, вам не понравится это, может быть, вы, подобно мне, не можете терпеть академиков в чепце и семинаристов в желтых шалях;{7} но не беспокойтесь, княжна не сделалась педантом; ее обширные познания в естественных науках помогли ей сделаться эклектическою кухаркою и домоводчицею; она применяла свои знания к стряпне, к крашенью ниток и пр. Также она довольно успела и в анатомии, посредством гипсовых и анатомических слепков. Последнее знание, как увидим ниже, очень пригодилось ей. Когда княжна была столько учена, что могла уже выдержать докторский экзамен, она отправилась с матерью путешествовать по Европе. Разумеется, путешествие еще более возвысило достоинства этого идеального существа. И вот они возвратились из путешествия; княжне было тогда девятнадцать лет, а Катерина Михайловна Катенева давно уже была госпожою Долинскою. Княжна прекрасна, рост ее мал, но талия прелестна, характер живой, огненный, страстный. Она любит всё необыкновенное, всё гигантское, особенно высоких и складных мужчин; идеал ее мужа – стройный гренадир, и неудивительно: сама она мала, а противоположности нравятся. Мать ее, видя, что дочка давно уже на возрасте, и притом утомившись заботами о поддержании своего имения, хочет видеть ее замужем. Ей нет нужды, кто будет мужем ее дочери, дурак ли, урод ли, был бы богат. Да, княжна очень переменилась, возвратясь из путешествия! В княжну влюблен молодой Катенев, полковник, увешанный орденами и крестами, украшенный ранами, и какой умница, боже мой, какой умница! Что ни шаг, то проповедь, что ни слово, то сентенция. Но бедный напрасно вздыхает, напрасно томится – ему сулят братскую любовь, а всё оттого, что он обыкновенного росту. Потом княгиня выписала князя Таракутова; этот князь генерал и, несмотря на то, большой дурак и скряга. Как ни хотелось матери упрятать свою дочку за этого молодца, но не тут-то было! На подставку князю нашелся камергер, действительный статский советник Шебаров, человек ловкий, светский и чрезвычайно умный, но такой дурной собою, что на него нельзя было смотреть без отвращения. Он толковал с княгинею о тайне плодородия природы, идею которой древние обожали под именем Изиды. Вдруг с княжною совершается чудо чудное, диво дивное… Но послушаем самого автора:
Княжна Серпуховская начала совершенно отливаться в формы порока… Свежесть ее исчезла, румянец обратился в бледность: глаза помутились, под глазами легли свинцовые полосы. И всё это в несколько дней! Как быстро этот огонь разрушает прелести земные! Высокая грудь ее беспрестанно волнуется; походка приняла вид сладострастный; все поступки сделались решительны; в одежде открылась неопрятность соблазнительная небрежность… Она не может ничего делать и ничем заняться: одни только мечты нечистые в груди ее, одни желания неукротимые.
Как не поверишь, после этого, что от высокого до смешного один только шаг! Наполеон прав; но не менее его прав и Державин, который сказал:
Каких ни вымышляй пружин,
Чтоб мужу бую умудриться, —
Не можно век носить личин,
И истина должна открыться.
{8}Да! кто создан Поль де Коком, тому не бывать Шиллером!..
Все дело в том, что княжна повстречалась с мужчиною в 14 1/2 вершков, стройным и гибким: этого ей было достаточно, чтоб влюбиться без памяти. Пламенное воображение княжны любило меры большие, количества огромные. Но кто же был этот мужчина? Убийца, делатель фальшивой монеты, несколько раз наказанный кнутом, заклейменный несколькими печатями позора. Он бежал (не помню, в который раз) из Сибири и убил Горянова, который, находясь в службе, судил его за одно уголовное преступление и способствовал его ссылке в Сибирь. Этого злодея звали Зарембским; на его атлетическом теле была голова Антиноя; на лице – байроновская улыбка; глаза – глаза змея райского; он быстро и правильно объяснялся на французском, немецком и английском языках. Так описал его Горянов, который знал его еще двадцатидвухлетним юношею и отставным майором одного кирасирского полка. Зарембский воровал, грабил, жег и резал людей, основывал раскольничьи секты, и пр., и пр. И в этом-то широкоплечем, длинном и статном герое, украшенном тремя клеймами на лице, нашла свой идеал юная, прекрасная, пламенная сердцем, возвышенная душою, украшенная всеми дарами природы и воспитания княжна Серпуховская! Горянов объясняет это психическое явление тем, что княжна много училась, и всю вину кладет на науки. «Довольно религии!» – говорит он добродушно, не понимая, что только при просвещенном разуме и образованном сердце человек способен постигать вполне высокие истины христианской религии; что у невежд религия превращается или в фанатизм, или в суеверие. И чем же всё это кончилось? Княжна ввела своего друга в итальянскую ферму в саду, подкупила дворецкого и через горничную пересылала ему пищу и необходимые вещи, не забывая и сама как можно чаще посещать его. Тот открылся ей во всем и тем еще более выиграл в ее к нему расположении. Наконец, она бежала с ним и поселилась в каком-то раскольничьем ските – и слух о ней пропал навечно… Вот вам несколько строк, вырванных там и сям из оставленного ею нарочно своего журнала:
