Черепаха медленно ползала внутри круга. Треск костра пугал её, а глаза, привыкшие к полумраку подводного царства, были ослеплены пламенем. Подгоняемая инстинктом самосохранения, черепаха двигалась вперёд в поисках спасительного выхода, постоянно тычась своей неразумной головой в огонь. Илья подкладывал щепки с внутренней стороны костра, тем самым всё больше и больше сжимая огненное кольцо вокруг своей жертвы.
Черепашьи круги становились всё меньше, меньше, и очень скоро она закружилась волчком, передвигая лапки по горящим деревяшкам. Они топтали раскаленные уголья, как будто желая потушить костёр, и от этого поднялся вверх сноп искр. В воздухе запахло горелым мясом.
Неожиданно черепаха остановилась, и, спасаясь от жара костра, подняла вверх свою змеиную головку с маленькими, как бусинки, глазами. И в этот миг глаза черепахи встретились с пристальным взглядом девочки. В черепашьих глазах, как в зеркале, отражались всполохи огня. Они были пусты и бессмысленны. Но все же было в них столько непередаваемой муки, что девочка так и не смогла оторвать от них свой взгляд. И тут она увидела, а может, это ей только показалось, как из черепашьих глаз скатились две большие прозрачные слезинки. Чувство беспредельной жалости к живому существу, испытывающему такие ужасные страдания, заполнило её до конца.
– Нельзя! Нет! – громко крикнула она и, упав на колени, сунула руки в костёр как раз в то мгновенье, когда над черепахой сомкнулось пламя.
Выхватив её из огня, девочка вскочила на ноги. По лицу текли слёзы жалости и сострадания, а худенькие плечики содрогались от еле сдерживаемых рыданий.
Что-то бессвязно лепеча, девочка бросилась к морю. Зайдя в воду, она бережно опустила черепаху в набегавшую волну. Но море не приняло черепаху. Волна мягко вынесла её на песчаный берег и с тихим шорохом отошла назад. Черепаха лежала на песке и не шевелилась, а над ней стояла девочка и горько, навзрыд, плакала от отчаяния и бессилия, размазывая по лицу слёзы чёрными от копоти руками.
Морская волна бережно обмывала черепаху. Вскоре она ожила. Сначала приподняла головку, потом зашевелила обгоревшими лапками.
Черепаха, оставляя след на песке, уползала в море. Наконец, загребая лапками, она поплыла, всё дальше и дальше удаляясь от берега.
– Надо же, и в обморок не упала… – задумчиво произнёс Шимон, глядя на сестру.
Ребята посмотрели друг другу в глаза и сразу опустили головы.
А в море, по колено в воде, стояла маленькая девочка и, всё ещё вздрагивая всем телом от недавних рыданий, махала вслед черепахе тоненькой ручкой…
Черепаха уплыла. Ребята подошли к девочке. Они долго о чём-то говорили, но из-за шума набегавших морских волн никто их слышать уже не мог.
Шимон и Натан, взяв девочку за руки, пошли вдоль берега. Илья ещё некоторое время смотрел им вслед, а затем медленно побрёл в противоположную сторону.
И только костёр, разделивший их, потрескивая, догорал на раскаленном песке.
Моим родителям – Менаше и Лее Нузброх.
С восхищением и любовью.
… ибо крепка как смерть, любовь…
Песнь песней
«Не говори так, нет! Ты не умрёшь! – женщина прикрыла рот мужу своей маленькой, нежной ладонью и, глядя в его грустные глаза, такие большие на исхудавшем от тяжёлой болезни лице, продолжала шёпотом, – Доктора сказали, что болезнь у тебя не страшная, организм крепкий. Скоро кризис пройдёт, и ты начнёшь поправляться. Лучше закрой глаза и спи, спи…»
Но он, привыкший за всю долгую совместную жизнь верить каждому её слову, на этот раз не поверил. И хотя чувствовал, что силы с каждым днём угасают и догадывался, что жить ему осталось считанные дни, а может быть даже часы, спорить с женой не стал, не желая причинять ей преждевременные страданья. Чувствуя, как смертельная слабость начинает разливаться по всему телу, но, ещё удерживаясь на грани сознания, он успел подумать о том, как трудно будет ей, его жене, жить без него, о тех заботах, которые непосильным грузом лягут на её слабые женские плечи, о детях, ещё не устроенных в жизни…
А женщина, видя, что он задремал, думала о том, что впервые сказала мужу неправду и, глядя на его закрытые глаза и прислушиваясь к еле уловимому дыханию, в мыслях просила простить ей эту «святую» ложь.
