Олег Иваныч подошел ближе, спросил.
Нет, не видали никакой девки.
Видать-то не видали… а слыхать — слыхали. Петро Чуга говорил — выбежала тут одна молодуха утром раненько — да прямо в омут! Вниз головою. Тело? Нет, тела не видели. Но, может, вниз по течению вынесло. Там и искать надо, вряд ли в омуте.
Звоня в колоколец, шли по берегу нищие. Слепцы — калики перехожие. Поводырь — старец с бородищей пегой, на левый глаз кривой. Остальные все слепцы — кто бельмастый, кто — с глазами обычными, не скажешь, что слепой. Пара человек — с повязками на глазах черными.
Спустившись к реке, калики подошли к костру, поздоровались чинно. Уселись, ложки достали. Видно, для них варилась ушица-то. Олегу Иванычу предложили, тот отказался — не голоден был. Но рядом присел, слепцов послушать. Выслушав, свое поведал. Покачал головой поводырь, нет, не вылавливали никакого тела. Ни девичьего, ни мужского. Хотя, может, из братии кто ведает.
Покачал головой Олег Иваныч, прошептал горестно:
— Эх, Ульянка, Ульянка…
Парень молодой с повязкой уху с ложки на себя пролил. Обернулся на шепот:
— Не Ульянку ли девицу поминаешь, мил человече?
— Ульянку, — Олег Иваныч с интересом взглянул на слепого. — Из Новгорода девица… Не видал ли?
Снова встрепенулся парень, чуть котел в огонь не опрокинул. Усмехнулся:
— Видать — не видал, нечем боле видеть-то. А голос ее слыхал… иль похожий. У гулящих жёнок на портомойне. — Помолчал немного слепец, перекрестился, повел головой: — И твой голос знаком мне, человече… Наверное, и ты меня помнишь… Нифонтий я, подмастерье Петра, вощаника новгородского… А Ульянка — дочка его.
Нифонтий…
Олег Иваныч передернул плечами, вспомнив, как ловко лишил парня обоих глаз Матоня.
«Глаз — он шипит-от…»
Нифонтий, Нифонтий… Вот куда ты подался — в калики перехожие. А куда ж еще, слепому-то…
Поблагодарил Олег Иваныч. Дал Нифонтию деньгу серебряную. Вскинулся на коня — в дальний посад поехал, к жёнкам гулящим. Там и отыскалась Ульянка. Олег Иваныча узнав, выбежала радостно.
Через три дня отправил Ульянку со Стефаном. На прощанье кивнул ободряюще:
— Ништо, девка, — молвил. — Будет еще и у вас с Гришей счастье! Верь только.
Подняла глаза Ульянка:
— Жив ли Гришаня-то?
— Жив, — уверил Олег Иваныч. — Жив! А как же?!
Мужик какой-то служивый колеса у телег проверял. Дьяк государев Стефан Бородатый словом с ним перемолвился, кивнув, по плечу мужика похлопал да к Олегу Иванычу направился:
— Пора нам, господине.
Ну, пора так пора.
Тронулись телеги, колесами скрипнули. Мужик, что колеса смотрел, спину распрямил. На Олега Иваныча глянул случайно… Да — бегом, бегом за амбарец…
Махнул рукой Олег Иваныч, Ульянке подмигнул. Дьяка за рукав прихватил:
— Помнишь ли место, Стефане?
— Помню, как не помнить. На Славенском конце Нутная улица. Настена.
— Это, ежели на Ильинской никого не сыщешь в усадьбе.
— И про Ильинскую помню, не сомневайся.
Некоторое время ехал Олег Иваныч рядом с обозом. Потом свернул на Тверскую, задумался. К Федору Курицыну заехать, про государя московского сплетни узнать — помнит ли еще про Олега? Иль забыл уж давно? От того многое сейчас зависело.
Развернул коня Олег Иваныч, медленно поехал вдоль по Тверской, встречь восходящему солнцу. Хоть и студено было пока, да чувствовалось по всему — день теплый будет. Может, один из последних таких дней. Бабьего лета…
На храме Успения, деревянном, маковка златом пылала. Засмотрелся Олег Иваныч — красиво…
Вечером — весть радостная Олегу Иванычу. Вернулся Силантий со двора государева. Иван Костромич, боярин, по выходе шепнул — не гневается больше на житьего человека Олега государь-батюшка. Не упомнит и кто таков даже… Одновременно все ж таки опасаться просил Костромич — кто-то при дворе воду мутит — стропалит против Силантия да пленника его слухами разными. Ну, до государя слухи те не дошли пока. Пока…
— Так что свободен ты отныне, Олега, — махнул рукой Силантий. — Все одно прибытка от тебя мне нет, а Москве ты служить не будешь. Ведь не будешь?
Олег Иваныч упрямо покачал головой:
— Больно уж важен великий князь московский.
— Так на то он и князь!
