— Пироги, пироги с белорыбицей, во рту тают!
— Квас ледяной, с погребу!
— Калачи печеные, на трубе дымной верченые!
— Пироги, пироги…
— Квас…
А пожалуй, что не хуже, чем в Новгороде! Пирогов — тех и поболе будет. Да муки аржаной да пшеничной — пудами, и дешево все — самый обмолот, как раз хлеба поспели. Вот как бы и в Новгороде так…
Посмурнел ликом Олег Иваныч, к вымолам подъезжая. Эх, Новгород, Новгород, похоже, потеряешь ты скоро всю свою вольность, как девка гулящая честь теряет. Это пока управленье прежнее в Новгороде оставалось, да и владыко все тот же — Феофил… И вече… Все так вроде. Правда, главный-то суд — княжий, Ивана Васильевича, государя московского… и Всея Руси. Так-то! Пусть осталось еще кое-что в Новгороде, пусть не до конца еще свободу лапы московитские задушили — однако увяз коготок — как бы всей птичке не пропасть. Потому — выбираться из такой ситуации немедля надо и — всеми способами… То — про Новгород.
Птицы битой хватало на вымолах. И куры, и утки, и дичь: рябчики, перепела, журавли с цаплями. Хоть и жестковато журавлиное мясо — да вкусно, ежели приготовить правильно. Олег Иваныч едал третьего дня журавлей жареных, у Силантия Ржи, под Москвой, на усадьбе. Деревенька — три двора, рядом еще две таких же. Вот и вся землица, великим князем Силантию за верную службу испомещенная. Как называлась деревня — не помнил Олег Иваныч, да и где, к востоку, к югу ли — пес ее знает. По Можайской дороге, кажись. Да и, в общем, не надобно то и знать ему было: все одно один по дорожкам пригородным не поскачешь — шалят в лесах-то. Дадут по башке деревиной — оберут, хорошо, ежели жив останешься. Как ни боролся Иван Васильевич со шпынями лесными — а все выходило неладно, никуда не девались шпыни-то. Потому и не рисковал народец московский числом малым по лесам ездить, в сонмы копился. Крупный-то обоз не по зубам разбойникам. Вот и Олега Иваныча Силантий предупреждал о том. По Москве гуляй — а на усадьбу один не езди — людишек сперва дождись — Харлама Хватова, Онисима Вырви Глаз да Епифана Хоробра. То все — Силантия холопы боевые. Оружный бой знают, да и кулачному зело обучены. С детства раннего на кулачках супротив других деревень дрались.
Олег Иваныч спустился к вымолу. Кричали, толпясь, люди; покачивались на волнах лодки, в темной воде нет-нет да и блистал желтизной сорванный с дерева лист. Осень. Хоть и жарко покуда, и парит солнце по-летнему, — а все уже не лето: холодна в реке водица, вечерами быстро темнеет, да и по ночам жди вскоре заморозков. Но днем тепло было. Олег Иваныч в кафтанчике узком упарился. Расстегнул бы шнурочки — да то по местным, московским, меркам — уж совсем непотребное дело, неряхой прослыть запросто можно, да и так — какое к тебе уважение, коли ты эдак расхристан да чуть ли не телешом ходишь?
Потому и терпел жару Олег Иваныч: уж слишком часто тут исключительно по одежке встречали, да и провожали по ней же. Подойдя ближе к вымолу, увидел Харлама Хватова — борода у Харлама приметная, густая, на спелую пшеницу похожая.
— Эй, Харламе!
Обернулся Харлам, к сердцу руку приложил, поклонился низехонько. Знал — хоть и пленник Олег Иваныч, а хозяин его жалует. Остальные Силантьевы мужики тут же были. Онисим Вырви Глаз, староста церковный, — худющий, как жердина хорошая, азартен, что в бою, что в споре, все божился, хоть и староста: вот те крест, да вырви глаз… так и прозвали. Епифан Хоробр — самый молодой, и тридцати не исполнилось, однако ж храбростью прозвище свое оправдывал — бился, живота не щадя. Особенно татар не любил — лет семь назад увели татары брата младшего в полон. Так с тех пор Епифан брата и не видел. Харлам с Онисимом — женаты, да с детками, а Епифан все приглядывался, ходил бобылем, хоть собой не сказать что страшен больно. Борода окладиста, кудри русые вьются — хоть куда жених, да вот переборчив больно. Уж столько девок по ближним деревням попортил… да и по дальним тоже. Силантий на него ругался, насильно обженить грозясь. Кланялся в ответ Епифан да в бороду усмехался. А в битвах не однажды хозяина своего спасал. Вот и благоволил Силантий к Епифану, иногда не брезговал и за стол с собой посадить — хоть и холоп Епифан обельный. Вот такие вот верные люди Олега Иваныча на вымоле дожидались, дела хозяйские справив. С утра вместе приехали, вместе и возвращаться!
