— Коня у реки возьмешь, на водопое.
Ближе к ночи ринулся прочь Олег Иваныч, коня с реки уведя. Что есть мочи гнал, торопился. Впрочем, никто его и не останавливал — за своего сходил в тегиляе московском, Силантием-воеводой выданном…
Когда коня брал, человечка одного спугнул, у реки-то. Человек тот в камышах прятался, руку пораненную рубахой перевязав. Умело перевязал — видно, знал — как. При виде всадника к кустам метнулся — об бригантину — латы нагрудные немецкие, им же сброшенные, спотыкнулся. Гремнули латы — затаился человек, кинжал длинный в руке сжал. Однако не оглянулся всадник, исчез в дымке ночной. Так и не встретился Олег Иваныч с Геронтием. А тот и не узнал его — поди разбери во тьме-то! Руку раненую под плащ упрятав, пошел на север Геронтий, в урочищах болотных таяся. В деревни, что на пути встречались, иногда заходил осторожно, лекарем бродячим сказываясь, но все больше лесами пробирался. В поясе зашитые гроши серебряные немецкие позвякивали. Не тратил их Геронтий, берег. В пути ягодой да рыбой перебивался, исхудал весь, да зато рука израненная не докучала — быстро на заживку пошла, что и сказать, лекарем Геронтий был изрядным. Дней через несколько вышел Геронтий к реке широкой. То Нева-река была. Мелких купчишек увидев — к ним попросился…
Через некоторое время в Выборге, городишке свейском, новый человек объявился, Герозиус-лекарь. По-свейски да по-немецки (в Выборге немцев много было) не бог весть как говорил, больше по-латыни, да зато лечил как! С год назад тому, как стену городскую строили, сорвался с Ратушной башни камень — да по ноге купчине, мимо проходившему. Так и сохнуть стала нога-то! А Герозиус-лекарь — вылечил! Ну, не совсем уж так вылечил, но гораздо легче стало купцу. И не простой тот купец оказался — городского магистрата член. С тех пор благоволить стали Герозиусу. Так и прижился лекарь. Ну, да счастия ему…
Коня у реки взяв да разминувшись с Геронтием, Олег Иваныч доскакал вскоре до Новгорода. Слеза прошибла при виде стен белокаменных, моста, Волхова, Софии…
Стражники пропустили беспрекословно — в лицо знали.
В грановитую палату вбежав, бросился на колени:
— Владыко…
Глава 7
Коростынь — Москва. Июль — октябрь 1471 г.
Я видела, вброд
Чрез тяжкие воды
Клятвопреступники
И душегубы,
И те, кто чужих
Жен соблазняли,
Идут и холодные
Трупы гложут.
«Старшая Эдда»
Обняв Олега Иваныча, Феофил поднял его с колен, выслушал, скорбно поджав губы. Выслушав, молвил:
— Так и я мыслил — ехать к Ивану, просить… Казнит Иван-то Васильевич людишек, никак остановиться не может. Несколько раз уж посольства к нему посылали. Все одно…
Владыка вздохнул.
— Как в Новгороде-то? — поинтересовался Олег Иваныч. — Ставр-боярин не объявлялся ли?
— Не объявлялся Ставр, — качнул головой Феофил. — А в Новгороде — всяко! Кто говорит-де, «большие» люди, бояре, «меньшим» сражаться не давали, а кто совсем другое речет. Да вот, третьего дня переветчика поймали — Митрю Упадыша…
Олег Иваныч насторожился.
— Заколотил тот Упадыш с людишками своими, переветчиками, пушки на забороле! Железьем заколотил — намертво.
— И где ж сейчас тот Упадыш, в порубе?
— Был в порубе, — кашлянул владыко, — да ночью убег — кто-то засовы отворил, стражника убив. Такие вот дела в Новгороде. Ну да ладно — теперь бы людей упасти от гнева Иванова. Сейчас и поедем. Погодь, людей кликну.
Странным казался прежде блестящий город. Каким-то поникшим, чужим, пасмурным, несмотря на сияющее в небе солнце. Позакрывались на мосту лавки, затих Торг, не слыхать было веселой переклички рыбаков на вымолах. Одни лишь вороны каркали, сидя на окружающих храмы деревьях.
Не принял московский государь Феофила. Не захотел. Так и стоял владыко униженно, словно шпынь ненадобный. Терпел поношение — не для себя терпел, для людей новгородских пленных. Остановится ли кровавый московитский зверь — во многом то и от владыки сейчас зависело. Потому и смирил гордость, стоял смиренненько…
Олег Иваныч пред Силантьевы очи явился. Ничем не выказал отношенье свое Силантий, молвил только: «Иного и не ждал!» да, пленника в горнице оставив, вышел. На пороге обернулся — подмигнул:
