— А вот подковы, подковы, серебристы-гладеньки! Полденьги десяток…
— Дорого берешь, борода!
— А ты поищи, поищи дешевше-то…
— Сбитень, кому сбитень?
— Да пошел ты со своим сбитнем! Кваску ледяного нет ли?
— Подковы, подковы…
— Сукна, сукна заморские… аксамит, бархат… Не проходи мимо, мил человече! Боярыне своей плат-от возьми! Богатый плат, златыми нитками вышит… Сколько стоит? Да почти даром отдаю, князь! Полденьги…
— Квас-квасок, открывай роток!
— Эй, паря! Ты, ты… С квасом… А ну, давай сюда! Почем квас-то? Сколько? Однако… Да стой ты… Давай уж.
— Кому меду, меду кому? Свежий, липовый…
— Рыба, рыба, всем рыбам — рыба!
— Да снулая твоя рыба-то! Воняет!
— Сам ты воняешь, паря!
— Подковы, подковы…
— Эй, квасник! А квас-то у тя — тухлый! А ну-ка, получи в морду! Нна!!!
На том конце Торга, что ближе к Ивановской, завязалась драка. Двое парней дубасили квасника. Остальные торговцы не вмешивались — считали, что поделом, не хрен протухшим квасом торговать…
Олег Иваныч неодобрительно покачал головой, проезжая мимо. Черт знает, к кому его неодобрение относилось — к парням иль к кваснику.
Свернул с Пробойной на Славную. Бесы бы вас взяли — и тут дрались! Трое подвыпивших мужичков остервенело колотили какого-то рябого парнишу в некрашеной сермяге с заплатками. С десяток человек, обступив кругом, с интересом наблюдали за избиением.
Ну, совсем обнаглели, ни стыда, ни совести! Нашли место — почитай, в самом центре города. Головы, что ль, им всем напекло?
Не долго думая, Олег Иваныч вытащил плеть и, растолкав конем зевак, от души перетянул по спине первого попавшегося.
По-бабьи взвизгнув, тот отскочил прочь.
— А ну, уймитеся, лиходеи! — размахивая плетью, строго прикрикнул Олег Иваныч.
Толпа тут же разбежалась. Избавленный от кулаков рябой парень уселся на траву, вытирая рукавом кровь, обильно сочившуюся из разбитого носа.
— Кто таков? — не слезая с коня, повелительно спросил Олег.
— Микита я, богомолец, — вытерев кровь, сипло ответил парень. — С Тихвинского богомолья пробираюсь, к Софии Святой приложиться…
Олег Иваныч усмехнулся:
— Приложился уже, похоже. А сюда, на Славенский, зачем пожаловал?
— Просьбу одну исполняю, — богомолец исподлобья взглянул на Олега. Кормленый конь с расчесанной гривой, доброе седло, недешевый кафтан. Тонкий, шитый золотыми нитками, плащ яркого травянисто-зеленого цвета. Длинные, тщательно вымытые волосы, холеная подстриженная бородка, глаза — холодные, стальные, властные. У пояса — рыцарский меч в красных сафьяновых ножнах.
Повалился на колени странник:
— Не гневайся, коль что не так, светлый князюшко, сокол ясный!
— Говори, что за просьба. Хм… сокол…
Богомолец шмыгнул носом, пояснил, с опаской посматривая на плеть:
— Усадьбу велено одну отыскать, на Славне. Житьего человека Олега Ивановича…
— Кого?
Олег Иваныч чуть с седла не выпал от изумления. Надо же!
— Кто просил да что?
— Рыбак один был на богомолье, к иконе Тихвинской приходил. С Паши-реки рыбак… Сказывал, рыбачил как-то, видит — струг плывет маленький. Игрушка, вроде как детям малым. Взял, детишкам своим тешиться, а те возьми — да сломай, струг-то… А в струге том — грамота березовая, с писаньем. Что за писанье — рыбаку дьякон Тихвинский прочитал. Писано: отдать в Новгороде, на конце Славенском, Олегу Иванычу, житьему человеку, за то будет от оного награда в две деньги!
— Чего-чего?
Удивился Олег Иваныч, задумался. Ни фига ж себе, заявочки. Письма какие-то приходят, от кого — неизвестно, да еще и заказные — две деньги, ну и цены, однако!
— А ну, давай сюда грамоту!
— Не можно — обет дал.
— Давай, говорю! Пришибу враз! Я и есть Олег Иваныч, человек житий.
Дрожащими руками богомолец вытащил из-за пазухи маленький берестяной свиток и, бросив его на землю, опрометью бросился прочь.
Склонившись, Олег Иваныч поддел свиток острием меча. Подняв, развернул осторожно.
«Житьему человеку Олегу Ивановичу, что в Новгороде на Славне. Подателю — две деньги дать. Пишет сие Григорий, отроче софийский…»
Кто?
«Григорий, отроче…»
Гришаня!
— Эй, рябой… Стой!
Хлестнув коня, Олег Иваныч нагнал богомольца уже у Лубяницы. Кто-то из проходивших купцов подставил страннику ногу. Тот и завалился с разбегу, не вставая, вскинул затравленно голову, не ведая, за какие такие вины гонят его, будто зверя лесного.
