Гришаня обрадовался, заходил по каморке, что твой кот мартовский. Только что не хвост трубой. К утру явился-таки шляхтич — не обманул. Друзьям Олега Иваныча, говорит, все сделаю и даже того больше, помогу, как смогу, из плена пиратского выбраться. Сказал — сделал. Одежку принес — плащи с капюшонами. Подмигнул, пошли, мол. На корабль весело шли — песню орали. Какую-то «Зборовскую». Сзади четверо шкипера тащили. Изрядно храпел шкипер-то, да иногда, просыпаясь, ругался. Диавола поминал, словно отца родного, прости господи! Погрузились на корабль — отчалили засветло. Буря-то кончилась, нам во благо. Как вышли из бухты, парусами ветер хватанули… Уж на что хольк или фрейкогг кораблишки быстрые, а уж этот… «карвель» — не плыл — летел птицей небесной! Хорош корабль, сказать нечего. Пушки по бортам велики — не то что кулеврины на «Благословенной Марте», вечная будь память купцу Иоганну Штюрмеру да его команде, шайкой пиратской убиенной. А перестроили разбойники «Благословенную Марту»-то — надстройки снесли — пушек понаставили, — куда как грозен стал кораблишко — но, конечно, не чета «Марии Магдалине».
Ну, погони-то мы с Гришаней не ждали — пойди-ка, угонись — но, грешным делом, думали — проспится шкипер, за нас примется: кто таковы да откель… Кабы еще не надумал повернуть обратно — дружку своему, ван Зельде, нас возвернуть. Ничего подобного! Кшиштоф и скрывать не стал, кто мы с Гришаней такие. Так и сказал — от ван Зельде пленники беглые. Шкипер смеялся долго — аж покраснел весь. Ван Зельде-то, оказывается, у него в прошлый вечер все золотишко в кости выиграл — совсем, можно сказать, без порток оставил. Шкипер наш его все каким-то мудреным словом называл — каналья. Радовался, что «эта каналья ван Зельде хоть что-то потерял»! Так и плыли, весело. В Познань придя, простились с Кшиштофом. «Мария Магдалина» на следующий день с утра дале отправилась. То ли в Данию, то ли в Англию. В каперы наниматься, чтоб не так просто разбойничать, а по грамоте королевской. Хотя — разбой, он и есть разбой, хоть по грамоте, хоть как… А мы с Гришаней в Данциге на нарвское суденышко сели. Хорошо — Кшиштоф на дорогу серебришка подкинул, не пожадничал — вот ведь душа-человек, хоть и поляк да католик. Ну, люди, они разные бывают. И в басурманских странах хорошие есть, и на Москве, не только в Новгороде, где и шильников всяких хватает, типа боярина Ставра да людишек его непотребных.
Пришли в Нарву, к причалу встали обгорелому. Третьего дня — ратманы сказывали — побоище там было великое. Пираты какой-то кораблишко решили прямо в гавани захватить — совсем обнаглели! Всю ночь бились, хорошо — доблестная нарвская стража вмешалась — утихомирила разбойников. Так и всегда бы…
Попутного судна до Новгорода так и не дождались. Рыбаки сказывали — незадолго до нас ушел. Какой-то «Пенитель Бурь»… Или «Пленитель»… да пес с ним. Решили с Гришей посуху добираться. Сначала до Пскова — а там уж дорожка знакомая.
Долог выходил путь-то, быстрее хотелось. А как быстрее-то, ежели не на корабле каком? Гришаня и говорит: давай, мол, обождем чуть, вон, с рыбаками — те всю ночь костры жгли, рыбу коптили — хоть денек высидим, а там посмотрим. Не будет ничего подходящего, тогда уж — посуху. Уговорил… на свою голову…
Олексаха отпил березовицы, поморщился…
— Эх, знал бы, Олег Иваныч, наперед, как все сложится-то.
А складывалось все поначалу неплохо. На следующий день, к обеду, подошел к пирсу двухмачтовый когг. Гришаня побалакал с матросами — те в Выборг шли, городок свейский. Не совсем чтоб по пути — однако у Невы-реки высадить могли вполне. Ну, а там уж — с рыбаками чудскими — и до Ладоги недалеко. А Ладога — это уже почти дома. Осталось со шкипером договориться — денег-то маловато осталось. Согласится ли?
Когг тот поутру отплывал, матросы с него приходили к кострам рыбацким, сказывали, шкипер-де порядок любит, оборванцев каких не возьмет. А мы уж и поизносились с Гришаней-то, шутка ли, столько времени незнамо где прошлялись, в баню не ходивши — только волнами морскими и мылись. Поспрошали, Христа ради, у рыбаков, у кого что найдется. Люди хорошие. Кто шляпу дал, кто плащик, кто башмаки. Приоделся Гриша, на когг пошел, договариваться. Сиди, мне сказал, на причале — только на вид не показывайся, шкипера собой не пугай раньше времени. Мне-то вместо него никак не пойти было — речи басурманской не знаю. Вот и таился на причале, за бочками, мало ли — сейчас отчалят. Махнет тогда Гришаня рукой — я и тут как тут, как договаривались… Не махнул Гриша! Вообще на палубу не вышел. Ни вечером, ни с утра… Как отходить стали — я уже неладное почуял — на борт ринулся… И получил багром по башке. Свалился с пирса — не рыбаки бы — не выплыл. А того шильника, что багром меня стеганул, — узнал. Родинка у него — с полщеки. Тот самый, что за Софьей приезжал, к ван Герзе!
