Постоял немного Гришаня, отдышался — дальше пошел. Напевал про себя для веселья:
— А злая жена мужа батогом бьеть! Батогом бьеть! — Нечего сказать, веселую песенку выбрал!
Дальше больше — на откровенную порнографию перешел, или, лучше сказать, на крутую эротику:
— Аще муж от жены блядеть… — пару строф спел, да больше не стал — постеснялся. Не волков — Господа!
Петь бросив, о приятном попытался думать. О книжице, в келье недописанной, «Физиолог» зовомой. Про тело человечье книжица та да про болезни — занимательна да полезна вельми. Правда, чернец один, с обители Вежищской, сказывал книгу ту в огонь бросить, пришлось Феофилу пожаловаться. Эх, хорошо было до ареста-то…
Гришаня усмехнулся. Стал об Ульянке думать. Как познакомились в апреле… Господи, почти год уже! Как целовались в овине… а потом, в июне, на Ивана Купалу через костер голые скакали, вместе с другими парнями да девками… а после в овсы ушли…
Аж жарко стало Гришане от тех воспоминаний греховных.
Молитву прочтя, к щекам пылающим снег приложил… полегчало вроде.
Темно было кругом, не поймешь — день или вечер. Снег с дождем хороводились. Ползли по небу низкие тучи, ни просвета, ни зги. Вот погодка!
Где-то теперь Ульянка? По-хорошему ль до Москвы добралась, к сестрице своей единоутробной?
Он пришел в Псков к вечеру, успел-таки до темна. Река Великая набухла льдом, как и Волхов, урчала зверем. Славен град Псков, мощны стены его, высоки башни, шатрами к небу вздымающиеся, благолепны храмы Христовы.
Покрутился у ворот отрок — не видал ли кто отрядец небольшой — порасспрашивал…
— А тебе что за дело? — ухватив Гришаню за руку, подозрительно спросил стражник.
— Письмишко от них просила супружница одна, — вывернулся тот, — я б и написал…
— Так ты грамотей, что ли? — удивился стражник.
— Учен, — важно кивнул отрок. — Если чего надобно…
— Надобно! Надобно! Еще как надобно — сам Бог мне тя послал, отроче!
Выказав явные признаки радости, стражник, подменившись с приятелем, приобнял Гришаню за плечи и повел в ближайшую корчму.
Уселись за дальний стол, чистый, выскобленный. Стражник у корчемника бумаги спросил да перьев.
— Поесть бы сначала неплохо, — хитро улыбнулся отрок.
Стражник кивнул, подозвал корчемника, велел постных пирогов с квасом подать.
— Брат у меня есть, Степаном звать, — прошептал, к Гришане склонившись. — У кузнеца Онуфрия работником три лета пробыл… потом подрядился тут к одному… ну, не важно… ушел в общем, до сроку. Оплату ему должен Онуфрий, а?
— Хм… — Гришаня задумался, спросил, когда именно ушел Степан да сколь времени с этого дня прошло…
— Во прошлую весну ушел, — стражник помолчал, вспоминая. — Как раз на Пасху!
— На Пасху, говоришь? — Гришаня прищурил левый глаз. — Ну, тогда торопись, человече. По закону Степан твой имеет право требовать оплаты только год после ухода! Писать бумажицу-то?
— Пиши, пиши, друже!
— Тогда вели песку подать, присыпать…
Написав прошение, Гришаня присыпал чернила песком — чтоб быстрей сохли — и снова повторил свой вопрос о приезжих. Ну, на этот раз стражник, естественно, оказался куда любезней.
— Тебе за весь день надо, отроче?
— Вечер только.
— Козьма-горшечник с глиной проехал с людьми своими…
— Не то!
— Онцыфер-лодочник…
— Тоже не надо!
— Боярин Андрон со людищи да сывязаны иматы…
— А вот об этом — подробней!
Нахватался Гришаня от Олега Иваныча словес разных, вставлял теперь, щеголяя, и надо куда и не надо. Как ни странно, народец его понимал, как вот теперь стражник…
Вызнав дорогу на двор боярина Андрона Игнатича, Гришаня тепло простился с новым знакомцем, хлебнул на дорожку горячего сбитню и, выйдя из корчмы, растворился в сером сумраке улиц.
Усадьбу боярина он обнаружил сразу — стражник настолько подробно описал путь, что к ней смог бы пройти даже слепой. Небольшая такая усадебка — не то что в Новгороде, вот уж где усадьбы так усадьбы — но уютная, с аккуратно обитыми медью воротцами.
Скрипнув, открылись воротца — Гришаня рысью в сторону, за деревом затаился — мало ли. И вправду, не зря спрятался — со двора-то Митря Упадыш вышел! Огляделся, шильник, Гришаню не приметил, ухмыльнулся похабно, бороденку рукой пригладил, пошел куда-то, верно — к бляжьим каким жёнкам… За ним, с опаскою, и Гриша.
