«Владычьим именем да Божьим промыслом человек служивый Олег Иваныч имать право имеет да дознаванье производить усердно…»
К полудню посланный к усадьбе Ставра Олексаха, злой да уставший, — шарился по злачным местам ровно собака.
— Нет в городе Ставра, — отдышавшись, доложил он, — ни на усадьбе, ни еще где. Дьячок церкви Дмитрия Солунского — она рядом там — сказывал, вроде как под утро проезжал боярский возок с охраной, куда — Бог весть. Служки на Ставровой усадьбе вольготничают, вино твореное в корчме покупали — видать, и вправду уехал боярин.
— О палаче удалось вызнать?
Олексаха отрицательно качнул головой.
Олег Иваныч задумался. Зрел у него один план, не совсем законный правда, да и не очень продуманный… но… за неимением лучшего…
Подсев на лавке поближе к Олексахе, он что-то зашептал ему на ухо, косясь на дверь — не идет ли кто. Олексаха покивал, улыбнулся. Так и ушел с улыбкой.
Вечером, когда колокола новгородских церквей зазвонили к вечерне, Олег Иваныч, в лучшем своем платье, украшенном крученой золотой канителью, важно прошествовал в посадничью канцелярию.
Узнав его, посторонилась стража, выбежал на крыльцо молодой дьяк — тот самый, что на пожаре встретился.
— По бесчестным монетам новое есть ли? — строго поинтересовался Олег Иваныч.
— Так палач новый еще не приходил, гоподине, — замялся дьяк. — Вот-вот должен… А так у нас уже все готово — и огонь разведен, и кнут, и дыба…
— Молодцы! — похвалил Олег Иваныч. — Не то что наши, владычные… Сразу видно — порядок во всем. Как звать-то тебя, человече?
— Февроний-дьяк, — поклонился посадничий.
— Ну, вот что, Февроний, бери-ко стражу да скачи немедля на сгоревшую усадьбу, в засаду. Верный человек сказывал — вернутся туда шильники, не все богачество взяли.
— Сейчас! — дьяк кинулся одеваться, выбежал в сени… да вдруг вернулся обратно.
— Что, грамота нужна какая? — понимающе усмехнулся Олег Иваныч. — Ну, на! Чти…
— «Владычьим именем да Божьим промыслом человек служивый Олег Иваныч имать право имеет да дознаванье производить усердно», — шевеля губами, прочитал дьяк, вернул грамоту почтительно: — В таком разе — мы быстро. Эй, Почин, Дмитрий… Собирайтеся живее!
Выбежал… снова вернулся:
— А как же охрана, господине? Стража-то к утру придет!
— Ну вот мы до утра тут и посидим, с катом-то новым, поспрошаем шильника да покараулим. Да не бойся, дело это долгое. С усердием пытать будем, сам знаешь, каков злодей-то!
— Да уж, молодой да упорный. Ну, успехов вам!
С этими словами дьяк Февроний ушел окончательно. Заржали на дворе кони — понеслись на Прусскую. Флаг вам в руки…
В сумерках подъехал к посадничьей канцелярии закутанный в бобровый плащ человек на рыжем коне. Поднялся по скрипучим ступеням крыльца, отворил дверь…
— Я кат охочий, от Ставра-боярина, — ухмыльнулся, тряхнув бороденкой козлиной.
— Давно ждем! — обрадованно воскликнул дьяк — молодой беловолосый парень с гусиным пером за ухом и хитроватой мордой. — Сейчас и попытаем…
— Так ты что, один тут, что ли? — подозрительно огляделся кат.
— Все в порубе давно, тебя только и ждут. Спрашивали, на дыбе можешь ли?
— Могу и на дыбе, — важно кивнул палач. — Всяко могу. Ну, веди, человече.
По узкой лестнице спустились в поруб. Дрожало вокруг слабое пламя факелов, разбрасывая по стенам длинные черные тени. С поросших зеленым мхом камней сочилась вода.
Ведущая в темницу дверь, обитая железом, была приоткрыта. Молодой дьяк, осторожно постучав, вошел, пропуская вперед палача.
На широкой скамье, за руки-ноги привязанный, лежал лицом вниз софейский отрок Гришаня. Спина отрока была заголена, напротив скамьи разложены орудия пыток. Реберный крюк, кнутья, плети-кошки, ногтяные иглы да деревянные клинья — вбивать меж пальцами. Незнамо откель и взялись — редко кого пытали в Новгороде.
Рядом с отроком сидел важный дьяк или даже боярин в богатом плаще с накинутым на голову капюшоном и перебирал в руках приспособления для снятия кожи.
— Здрав буди, князь, — поклонился палач. — Сразу и начнем?
Не оборачиваясь, боярин кивнул, ничего не ответив.
Сбросив кафтан, новоявленный кат закатал рукава рубахи, взял в руки кнут, примерился, размахнулся…
