Другой покупатель(в вязаном балахоне, дергается, пытаясь во что бы то ни стало освободиться от прицепившихся к нему соседей; те один за другим вмешиваются в его скучную проповедь, произнося свои реплики сначала нормально, а затем, как и раньше, каждую строку в противоположных направлениях, но теперь уже не поодиночке, а группами). Мы живем в век ответственности всех членов семейки за деяньица, совершенные одним из ее члеников. При нацистском режимчике здесь преследовались разве только не подчинявшиеся этому закончику общей ответственности члены одного и того же поколеньица! А сегодня столь предусмотрительно организованная общая ответственность распространяется на деток и внучков вплоть до седьмого коленца! Дожили! Мы будем виноваты всегда, пока не вымрем! Не только наши внучата, но и все грядущие поколеньица должны будут посыпать себе головку пеплом-шмеплом и всякой габсбургской требухой, не делайте этого, повинитесь лучше в банананализации преступленьица ламцадрицаца. Кто захочет взять на себя вину за всех? Может, гунны, разбойничавшие в Европе в эпоху великой прогулочки народов? Но обвинителю придется трудненько, поскольку гуннов давно нет в живых. Однако обратимся к всеведущей науке! Где их искать, потомков живших когда-то гуннов? Где они? Да, где же они?
Другой(тоже начинает дергаться и рвать нити, во внезапно наступившей тишине говорит только он). Раз привлекать становится все труднее, надо отвлекаться и смываться. Но сразу поджигать дом все же следует. В конце концов, даже пламя страсти надоедает, когда она горит слишком долго. Разве у нас нет чего-нибудь помельче?
Женщина(спокойно, старательно примеривая на себя вязанье). Да. Кое-где им хочется сжечь еще парочку человек, но спирт они хотят вылакать сами, причем как можно скорее. Только любящие радуются, совершая смешные поступки. Появляются ноги. Женщины и дети выпрыгивают из дома, словно из-под них вдруг выдернули стулья. (Она запихивает свое вязанье в вязаную сумку.) Облака и собачий лай. Высеченная из камня завеса времени. И все пышнее локоны боли на лике земли. Ну что же. Чего не хочешь знать, того можно не замечать!
Мужчина(грызя вязаный пакет, давясь проглатываемыми кусками и задыхаясь, выдавливает из себя слова, время от времени делая глоток из бутылки в вязаном чехольчике). Мне свое ослепление еще нужно заказать, без него взгляд выглядит каким-то обнаженным. Ничего не поделаешь. Можно бы надеть на себя еще и обтекатель. Он наверняка хорошо смотрится. Я обделаю его фанерой и повешу, словно оленьи рога, в своей обитой кедром комнате. Надеюсь, в таком виде я еще смогу ехать! Вещь довольно тяжелая в сравнении со мной и моим автомобилем. Раньше бывали дни, когда я гнал под двести километров в час. Бывали дни, когда мне приходилось пропускать по 18 тысяч!>{9}
Другая женщина из очереди(как только мужчине удается оторваться от нее, она тут же пришивает его к себе снова). У меня еще осталось воспоминание: взгляните на вон тот холм! В сумерках появляется группа людей с собаками; словно безвременно умершие, они еще не могут осознать, что мертвы, поэтому восстают из своих могил и небрежно стряхивают землю со своих саванов. Кое-кто считает преступлением, если ты знаешь эти собачки! И куда они вдруг подевались? Где же они?
Мужчина(в штирийском вязаном костюме, с длинным пастушьим посохом в руках или с охотничьим ружьем за плечами). Кто-то здесь заказывал мне причину своих деяний? Причин сегодня не осталось. Мне пришлось вычеркнуть их из меню.
Другой покупатель. Ну, теперь-то мы наконец покончим со всякими слухами! Я исхожу из научных соображений, когда иронически говорю, что теперь нужно наказывать и за любовь к немецким овчаркам, и за яичные клёцки, по слухам, любимое блюдо Г-ра. Но теперь все эти шикарные белокурые овчарки снова с нами. Посмотрите на них! Не отворачиваться! Лампы устрашения горят ярко, даже в бурю. Обычно индивид, чья индивидуальная смерть предрешена, замирает на месте. Но в массе, в этой огромной массе для нас не остается никого, ни единого человека. Рекс! Где ты, Рекс? О боже, Рексу снова нужны мы! Он снова нуждается в нас! Скорее!
