– Извини. Ты говорила о…
– …о метеостанции! Ты разве не спрашивал, есть ли там места, куда не пускают туристов? Я и говорю: метеостанция. Она высоко. Там, видимо, разрабатывают правительственные программы или что-то в этом роде. Ну и кухня там, конечно.
– Какая кухня?
– Кухня ресторана. А зачем тебе это нужно?
– Так… Я… я пишу книгу.
– Солнышко мое. – Конни снова положила руку на бедро Осборна, придвинулась к самому его уху и зашептала: – Не пишешь ты никакую книгу. Иначе ты не стал бы ничего выспрашивать, а подождал бы, пока мы приедем, и увидел все сам. И еще, – она жарко дышала ему в ухо, – я знаю, что за поясом у тебя торчит пушка. Ты что, задумал кого-то прикончить? – Конни отодвинулась и улыбнулась. – Пообещай мне только одно, милый, ладно? Когда соберешься стрелять – крикни. Чтобы я успела отвалить в сторонку.
Эйсмеер был последней остановкой перед Юнгфрауйохом. Как и в Эйгерванде, поезд остановился и пассажиры, выглядывая из огромных, прорубленных в горе окон, ахали, охали и щелкали фотоаппаратами. Однако видели они совсем не то, что в Эйгерванде и во всех других местах, через которые проезжали. Вместо лугов, озер и темно-зеленых лесов, пронизанных ласковыми лучами осеннего солнца, перед глазами до самого горизонта простиралась белая, покрытая льдом пустыня. Вдали закатное солнце осветило багрянцем снежную шапку на самой высокой вершине; в бескрайнем небе плыли мелкие клочья облаков. Возможно, утром или в полдень этот пейзаж выглядел бы иначе, но сейчас, в преддверии сумерек, он казался холодным и зловещим. Чужая, враждебная стихия, отвергающая человека. Осборну чудилось, будто сама природа предостерегает его: если тебе придется случайно или намеренно бродить здесь в одиночестве, вдали от людей, вдали от поездов – знай, что это место не твое. Здесь ты будешь совсем один. И Господь не защитит тебя.
Раздался свисток, и пассажиры поспешили к поезду. Осборн взглянул на часы. Десять минут пятого. Он приедет в Юнгфрауйох ровно в пять, а последний поезд уходит вниз ровно в шесть. К тому времени кругом будет непроглядная тьма. В его распоряжении только час, чтобы найти фон Хольдена и Веру, и – если он останется жив – успеть на последний поезд.
Осборн вскочил в вагон последним. Двери тут же закрылись, поезд дернулся, послышался лязг, а затем стук колес. Осборн прислонился к стене, глубоко вздохнул и рассеянным взглядом окинул вагон.
Конни сидела в самом конце, болтая с туристами и не замечая его. Вот и хорошо, сказал себе Осборн, одной проблемой меньше. Но в тот же миг с удивлением понял, что ему необходимо общество Конни! Может быть, если он займет сиденье для двоих, она пристроится к нему? Он прошел ближе к концу вагона и сел напротив Конни. Заметила она Осборна или нет, но продолжала разговаривать со своими спутниками. Глядя, как она жестикулирует, Осборн вдруг подумал: странно, зачем ей эти длинные накладные ногти? И зачем она покрасила волосы в такой нелепый и ужасный белый цвет?
Только сейчас Осборн осознал, что перепуган до смерти. Реммер ясно предупреждал его держаться подальше от фон Хольдена. И Нобл говорил, что после встречи в Тиргартене Осборн только чудом остался в живых. Этот человек – отлично вышколенный убийца, и за последние двадцать часов он подтвердил, что способен на все, расправившись с юной таксисткой и тремя немецкими полицейскими. Фон Хольден знал, кто такой Осборн; знал и то, что Осборн преследует его. Не так-то прост фон Хольден, чтобы наивно полагать, будто Осборн движется к Люцерну, слушая веселый перестук колес. Ничего подобного! Раз фон Хольдена не было во встречном поезде, значит, он все еще в Юнгфрауйохе. А в Юнгфрауйохе нет других мест, кроме самого Юнгфрауйоха.
Через пять минут, думал Осборн, его доставят прямо в ад, который он сам выбрал. Десятки незавершенных дел с бешеной скоростью пронеслись перед его глазами, словно на телеграфной ленте: пациенты, дом, рассрочка за машину, страховка – а кто отвезет его труп домой? Кто получит его вещи? После второго развода он так и не составил завещания. Осборн чуть не расхохотался. Комедия! Он приехал в Европу, чтобы выступить на симпозиуме. Влюбился. И после этого ринулся вниз. «La descente infernale», – сказала бы по-французски Вера. Низвержение в ад.
