– Zu Elton Lybarger! – подхватила Юта Баур и подняла свой бокал.
Элтон Либаргер с трибуны наблюдал, как Конрад и Маргарита Пейпер, Гертруда Бирманн, Рудольф Каэс, Генрих Штайнер и Густав Дортмунд тянулись за бокалами с шампанским.
– Zu Elton Lybarger! – неслось по Золотому Залу.
Тут-то все и началось.
Голова Юты Баур внезапно откинулась назад; ее плечи и руки задрожали, их свело судорогой. То же самое происходило в другом конце зала с Маргаритой Пейпер. Она с криком упала на пол и забилась в агонии, сотрясаясь как бы от тока высокого напряжения или от того, что у нее под кожей копошатся тысячи ядовитых насекомых. В одно мгновение, словно повинуясь сигналу, те, кто еще мог, кинулись к главному выходу. Яростно отталкивая друг друга, они колотили в стальную дверь кулаками, разбивая золотые часы; били по ней каблуками, царапали ногтями резной деревянный косяк, ловя ртом воздух, моля о спасении и пощаде. Наконец все стихло.
Элтон Либаргер умер последним. Он умирал, сидя на стуле в центре зала, глядя на извивающихся в агонии. Он, как и все, понял, что это возмездие. Оно пришло потому, что никто из них до последнего момента не верил в него. А когда поверили, было поздно. Как и в концлагерях.
– Треблинка. Челмно. Собибур, – пролепетал Либаргер, чувствуя неумолимое смертоносное действие газа. – Бельзен. Майданек… – Руки свело судорогой. Либаргер глубоко вздохнул. Голова его откинулась, глаза закатились. – Аушвиц, Биркенау… – шептал он. – Аушвиц, Биркенау…
Когда, посадив Шнайдера в вертолет, Реммер вернулся к Шарлоттенбургу и вместе с двумя детективами вышел из машины, он совершенно не представлял, что его ожидает. К ним тут же подскочили охранники в форме.
– Мы вернулись, – на ходу бросил им Реммер, быстро показал удостоверение и побежал к главному входу. Наверняка он знал только одно: ни Маквей, ни Осборн из дворца не выходили. Если повезло, думал он, входя, то Маквей все еще внизу, и они с Шоллом вытрясают душу друг из друга. Если же нет, то Маквея уже окружила толпа кровожадных немецких юристов и ему необходима помощь.
Именно в этот момент сработало первое взрывное устройство. Реммера, детективов и охранников бросило на землю; на них посыпался град камней и бетона. Следом взорвалась еще дюжина зажигательных бомб – одна за другой. Словно гирлянда шутих при фейерверке, они по периметру опоясали дворец и его верхнюю часть – ту, где располагался Золотой Зал. Взрывы воспламенили газ, замурованный в золоченой лепнине потолков и полов зала. Загорелись и примыкающие к нему комнаты.
Маквей изо всех сил пытался оттащить от двери грузное тело Гёца, чтобы освободить проход. Взрывом разметало книги с полок; бесценный фарфор восемнадцатого века разбился вдребезги; раскололся один из мраморных каминов. Наконец Маквею удалось открыть дверь. Невыносимый жар ударил ему в лицо; коридор и лестница были объяты пламенем. Захлопывая дверь, он успел заметить, что огонь стеной окружает дворец; путь к бегству в сад через стеклянные двери был отрезан. Маквей увидел также, что Осборн, стоя на четвереньках над трупом Шолла, торопливо выворачивает его карманы.
– Что вы делаете, черт побери! Надо бежать отсюда!
Осборн словно не слышал его. Оставив Шолла, он принялся за карманы Салеттла; обыскал его пиджак, брюки, рубашку, словно не видел пожара, бушевавшего в нескольких шагах от него.
– Осборн! Они мертвы! Ради Бога, оставьте их! – Маквей вцепился в Осборна, пытаясь поднять его на ноги.
Лицо и руки Осборна были испачканы кровью. Его безумный взгляд вонзился в мертвых, требуя у них ответа. Никто, кроме них, не знал, почему был убит его отец. То, что они мертвы, второстепенно. Главное, они замкнули цепь. Больше идти было некуда.
Внезапно вверху раздался страшный грохот – взорвался газопровод. По потолку поплыл огненный шар и за какие-то доли секунд переместился в противоположный конец зала. Мгновение спустя их сбило с ног; ревущее пламя пожирало все вокруг. Осборн исчез из виду. Маквей судорожно вцепился в ножку стола, закрывая голову свободной рукой. Второй раз за вечер он в огне; но этот пожар был в тысячу раз страшнее прежнего.
