– Вам известно, кто такой мистер Шолл? И кого он сейчас принимает? – Гёц взглядом указал на потолок. – Вы что, черт побери, думаете, он бросит своих гостей и примчится сюда беседовать с вами?
Сверху доносилась музыка – оркестр исполнял вальс Штрауса. Маквей вспомнил, как в комнате, где они нашли Каду, играло радио, и взглянул на Реммера.
– Боюсь, мистеру Шоллу придется изменить свои планы, – сказал Реммер, положив на стол перед Гёцем ордер на арест. – Он сейчас же спустится в этот зал и побеседует с детективом Маквеем либо отправится за решетку. Прямо отсюда.
– Что это значит, черт побери?! Понимаете ли вы, мать вашу, с кем имеете дело? – Гёц в бешенстве схватил ордер, взглянул на него, но тут же с отвращением отбросил его – текст был написан по-немецки.
– Если ваш клиент согласится помочь нам, мы, возможно, избавим его от крупных неприятностей. Может быть, ему даже не придется менять своих планов. – Маквей откинулся на спинку стула. Срок действия обезболивающего, которое дал ему Осборн, заканчивался, но он не хотел принимать еще одну таблетку – у него должна быть ясная голова и быстрая реакция. – Почему бы вам не пригласить его сюда на несколько минут?
– А почему бы вам, черт возьми, не рассказать мне, в чем дело?
– Я предпочел бы обсудить это с самим мистером Шоллом. Конечно, вы имеете полное право присутствовать при разговоре. В противном случае мы можем все вместе отправиться к детективу Реммеру и продолжить беседу в помещении, не столь богатом историческими реликвиями.
Гёц усмехнулся. Перед ним был государственный служащий, явно преувеличивающий свои полномочия да еще при этом находясь в чужой стране. Вся загвоздка – в ордере. Разве можно было ожидать, что этому Маквею удастся получить ордер у немецкого судьи? Здешние адвокаты Шолла мгновенно уладят дело, но, чтобы оповестить их, нужно время, а вот его-то Маквей и не дает. Есть две возможности – послать мистера Маквея подальше или, напротив, изобразить глубокую озабоченность и попросить Шолла спуститься и подсластить пилюлю: это позволит выиграть время и дождаться приезда немецких адвокатов.
– Я попробую помочь вам. – Гёц встал и, метнув взгляд на стоящего у двери Шнайдера, удалился.
Маквей посмотрел на Реммера.
– По-моему, у вас не будет более подходящего случая поискать Либаргера.
* * *
Фон Хольден свернул в узкую темную улочку неподалеку от Шарлоттенбурга, припарковался и погасил фары. Было тихо и безлюдно – в такую погоду люди предпочитают сидеть дома. Он открыл дверцу, выглянул и осмотрелся. Кругом ни души. Фон Хольден взял белый пластмассовый контейнер, приладил к кольцам на его крышке нейлоновый шнур и перебросил его через плечо. Оставив ключи в машине, он запер ее и пошел прочь.
Через десять минут фон Хольден подходил к Шарлоттенбургу. Он перешел пешеходный мостик через Шпрее и приблизился к служебным воротам с задней стороны парка. Глядя на тусклый свет дворцовых окон, он внезапно понял, как сильно сгустился туман за последний час. Аэропорты, должно быть, уже закрыты, ни один самолет не взлетит, пока не переменится погода – в лучшем случае до утра.
Охрана у служебных ворот пропустила фон Хольдена, и он двинулся по каштановой аллее. Перейдя мостик, он пошел по тропинке между соснами, потом повернул влево и приблизился к мавзолею.
– Уже девять. Где ты пропадал? – донесся до него из темноты голос Салеттла, и вслед за этим перед фон Хольденом возник он сам. Тощий, как карандаш, в черном плаще, он был почти невидим в темноте, можно было разглядеть только голову.
Салеттл подошел ближе.
– Здесь полиция с ордером на арест Шолла.
Фон Хольден заметил, что Салеттл неестественно возбужден, словно его накачали амфетамином, а зрачки его глаз стали не больше булавочной головки.
– Да, – ответил фон Хольден, – я знаю.
Взгляд Салеттла скользнул по белому контейнеру на плече фон Хольдена.
– Ты обращаешься с ним так, будто это корзинка для пикника.
– Прошу прощения. У меня не было иного выхода.
– Церемония в мавзолее откладывается.
– Чей это приказ?
– Дортмунда.
– Тогда я возвращаюсь в «Сад».
– Тебе приказано ждать дальнейших распоряжений в Королевских апартаментах.
