– По-моему, герр Люберт, мы условились придерживаться определенных границ.
– Да. Извините. Я собирался подойти к вам и попросить разрешения, но сегодня вернулся с завода раньше времени. Там идут протесты. Хотел забыть этот день, а в результате забылся сам. Еще раз извините, фрау Морган. – Он посмотрел на нее, нахмурясь, со смесью дерзости и просительности на лице.
Пауза затягивалась. И снова Люберт первым нарушил неловкое молчание:
– Морган. Это обычная для Англии фамилия?
– Морган – валлийское имя, – ответила Рэйчел, хватая-таки наживку.
– Уэльс, – задумчиво произнес он. – Небольшая, но красивая страна. Так я слышал.
– Небольшая, но бомбы нашли и ее.
Она с досадой поймала себя на том, что включилась в роль, одну из тех ролей, которые, зачастую против собственного желания, играла на публике: Скорбящая Мать, Отдалившаяся Супруга и вот теперь Грубый Оккупант. Последнюю роль она старалась играть как можно убедительнее, но произвести желаемое впечатление на Люберта не удавалось – он, казалось, даже не замечал ее стараний. На все одергивания и требования отвечал вежливым, понимающим кивком, после чего ей оставалось только краснеть из-за собственной резкости.
– Я поговорю с полковником Морганом насчет того, чтобы вам разрешили пользоваться пианино, – сказала Рэйчел уже мягче.
– Спасибо, фрау Морган, буду очень признателен. – Люберт улыбнулся с искренней, как ей показалось, благодарностью.
– Я так понимаю, что ваша жена играла? – спросила Рэйчел, указывая на подписанные листы партитуры.
– Клаудиа обладала неисчислимыми талантами. Она… – Люберт не договорил. Маска бойкой самоуверенности соскользнула. – Но музыкальный слух у нее отсутствовал начисто. Пианисткой была ее мать.
Новость принесла некоторое облегчение – оказывается, покойная жена Люберта не была таким уж совершенством, – но тут же пробудила любопытство. То, как он говорил о покойной жене, выражение в его глазах, запинка…
– Вы не знаете, что означает название этой пьесы? Varum? Это ведь “Почему”?
– Тут можно перевести не буквально. “Почему это случилось? Из-за чего?” Примерно так.
– Чудесно.
– Да, это вершина. Идеал.
Рэйчел кивнула. И впрямь божественная музыка. Но, как путник, спохватившийся вдруг, что зашел слишком далеко по неведомой картам дороге, она сбавила шаг.
– Я поговорю с полковником Морганом.
Едва заметно кивнув, Рэйчел поспешила выйти из комнаты.
Эдмунд провел пальцами по корешкам книг на полке в библиотеке – целый мир в полном его распоряжении. Он не искал какую-то определенную книгу и не собирался ничего читать, а только осваивался на своей новой игровой площадке. Просторные таинственные комнаты, чудная, словно из научно-фантастических романов, мебель, неожиданные встречи… дом, словно созданный для приключений. Это даже не дом, а живые, натуральные декорации для любой драмы, в которой он играл бы ведущую роль. Если Рэйчел передвигалась по этой сцене с опаской не уверенной в себе дублерши, то Эдмунд со своим закадычным другом Катбертом переходил из комнаты в комнату как герой мистической истории, тайну которой ему предстояло разгадать.
Очевидным противником на этой сцене была Фрида, и ее действия не столько отпугивали, сколько добавляли азарта игре. Их первая встреча на лестнице запечатлелась в его памяти картинкой, мимолетным мельканием чего-то, что он не понял, но что хотел увидеть еще раз, и этот образ снова и снова приводил Эдмунда к подножию лестницы. Жест с ночным горшком мог быть и предупреждением, и, как ни странно, приглашением. Вместо того чтобы, проникнувшись отвращением (Эдмунд так и не смог решить, стоит ли сообщить о ее поступке родителям), отступить, он искал продолжения, чувствуя, что впереди его ждет нечто увлекательно-опасное – шаткий мостик через пропасть, а дальше джунгли, полные загадочных запахов и звуков. Даже моча из фаянсового горшка отдавала чем-то таинственным и, когда он спустил ее в туалет, интригующе булькнула.
– Ищешь какую-то книгу?
Герр Люберт заглянул в библиотеку по пути в гостиную, еще не сняв свою синюю спецовку. Если Фрида была врагом, то в ее отце Эдмунд обнаружил неожиданного союзника. В нем не было, кажется, ни одной характерной немецкой черты из тех, что столь подробно описывались в информационной брошюре. Ни надменности, ни чрезмерной серьезности, ни угрюмости – напротив, он был дружелюбным, открытым и легким в общении. Сияющие глаза, неизменная улыбка. В какой-то момент Эдмунд даже поймал себя на том, что ему нравится немецкий. Герр Люберт расспрашивал об Уэльсе (“Что это за страна?”), об их жизни во время войны (“Твой отец уезжал надолго?”) и даже интересовался, привыкает ли на новом месте мать (“Надеюсь, она сможет почувствовать себя как дома”). А еще он многое знал. Когда они недавно встретились в холле, герр Люберт указал Эдмунду на то, что оловянные солдатики в красных мундирах, с которыми он играет на лестнице, – это настоящие войска, отправленные англо-германским королем Георгом III усмирять мятежных афганцев.
