— Ах, дочь моя! Восемнадцать, и уже обвиняешься в убийстве, помогала преступникам. Да у тебя на счету больше смертей, чем у большинства стражей за всю жизнь. — Он помолчал. — Мне есть за что гордиться тобой.
Я закатила глаза.
— До свидания, старина. И спасибо.
Уточнять, каких преступников он имел в виду, не имело смысла. Я расспрашивала его о тюрьме, из которой впоследствии сбежал известный преступник; ну, он, конечно, сложил два и два — и вычислил, кто стоит за освобождением Виктора Дашкова.
И вот мы с Дмитрием оказались в машине и помчались к «новым воротам». Жаль, что я не попрощалась с Лиссой. Мы, конечно, никогда не разлучаемся в полной мере — благодаря нашей связи, но никакая связь не может заменить общения лицом к лицу. Тем не менее оно того стоило — если в результате на Лиссу не падет и тени подозрения. Я надеялась на это.
Как и всегда, вел машину Дмитрий, что, по-моему, было ужасно несправедливо. Одно дело, когда я была студенткой, но сейчас? Уступит ли он мне руль хоть когда-нибудь? Впрочем, обсуждать это сейчас не имело смысла — в особенности поскольку я не собиралась оставаться с ним долго.
Некоторые люди осмелились подойти и посмотреть на проем в стене, но должностных лиц среди них не было. Дмитрий промчался через брешь так же эффектно, как когда-то Эдди через ворота тюрьмы «Тарасто», вот только «хонда» не так хорошо справлялась с ухабистой, заросшей травой местностью, как внедорожник на Аляске. Для нас проблема состояла в том, что дороги как таковой тут не было. Это находилось за пределами возможностей даже Эйба.
— Почему мы уезжаем на «хонде»? — спросила я. — Внедорожник подошел бы больше.
Не глядя на меня, Дмитрий уверенно вел машину.
— Потому что это один из самых распространенных автомобилей, и, значит, он не привлечет внимания. И бездорожье скоро закончится. На автостраде мы разовьем приличную скорость и постараемся оставить двор как можно дальше позади — прежде чем бросим машину, конечно.
— Бросим… — Я покачала головой, но не стала задавать дополнительных вопросов.
Мы выехали на грунтовую дорогу, которая после нашего ухабистого старта ощущалась почти идеально ровной.
— Послушай, теперь, когда мы уезжаем, я хочу, чтобы ты знал: я действительно имела в виду то, что говорила. В смысле, что тебе вовсе не обязательно ехать со мной. Я высоко ценю твою помощь в организации этого бегства. Правда. Но продолжать и дальше сопровождать меня… Понимаешь, это вряд ли пойдет тебе на пользу. Они будут разыскивать не столько тебя, сколько меня. Если мы разделимся, ты сможешь жить среди людей, и никто не будет обращаться с тобой как с лабораторным животным. Сможешь даже потихоньку вернуться ко двору. Таша будет драться за тебя.
Дмитрий долго не отвечал. Это сводило меня с ума. Я не из тех, кто легко переносит молчание — оно вызывает у меня желание трещать без умолку, чтобы заполнить пустоту. К тому же чем дольше я сидела здесь, тем сильнее меня разбирало оттого, что мы с Дмитрием наедине. В смысле, по-настоящему наедине с тех пор, как он снова стал дампиром. Я чувствовала себя ужасно глупо, но, несмотря на всю рискованность и опасность ситуации… В общем, его присутствие по-прежнему потрясало своей удивительной мощью. Даже выводя меня из себя, он оставался чертовски привлекателен. Наверное, бурлящий в крови адреналин плохо влиял на мою голову.
Как бы то ни было, на меня воздействовала не только физическая привлекательность — хотя это определенно отвлекало. Его волосы, лицо, его близость ко мне, его запах… Я чувствовала все это, и кровь в жилах вскипала. Однако душевные качества Дмитрия — того Дмитрия, который только что во главе маленькой армии организовал побег из тюрьмы, — действовали на меня не менее чарующе. И я быстро осознала почему: я снова видела прежнего Дмитрия, того, который, как я опасалась, исчез навсегда. Нет, он не исчез. Он вернулся.
Наконец Дмитрий заговорил:
— Я не оставлю тебя, и никакая знаменитая логика Розы не поможет тебе разубедить меня. А если попытаешься сбежать, я тебя найду.
Можно не сомневаться, это в его силах, отчего вся ситуация лишь больше сбивала с толку.
