62
И они пришли. Однажды ветер донес с запада странный звук: как будто гудок автомобильного клаксона. Места здесь совсем непроходимые, тем более для автомобиля. Через десяток верст на западе начинаются высокие, крутые и скалистые горы, которые тянутся до самого Енисея. К югу и к северу местность ровнее, но дорог никаких нет. Я долго прислушивался, но звук не повторялся. А через два дня у меня объявился гость. Гость как гость, с виду охотник, весь заросший щетиной. Он заявил, что сюда направляется делегация советского правительства. Только этого я и ждал. Потом он спросил, где Перевозчиков. Я с невозмутимым видом ответил: "Не дошел", и тот больше уже ни о чем не спрашивал. Я сказал, что готов встретить делегацию, и он ушел обратно в лес, в западном направлении.
Когда прибыла делегация, я был поражен ее размерами и составом. Там было не меньше десятка известных лиц, в частности: Сталин, Луначарский, Каганович, Берия, Тимирязев. Было несколько женщин, из которых мне запомнились две: Надя и Инна. Было им каждой лет пятьдесят, но называли они себя все равно Надя и Инна, и всегда ходили вместе, только что не взявшись за руки. Все были одеты по-походному, тащили с собой огромные рюкзаки. Настроение у них было очень бодрое, веселое, жизнерадостное. Излагаю их собственное объяснение, которое остается только принять на веру: в Москве остались двойники. Подвойский и Арманд инсценировали смерть. Это мне было непонятно. Кто такие Подвойский и Арманд, я и сейчас не знаю, а портреты Сталина и Тимирязева мне приходилось видеть еще в Берлине, и сходство было несомненное. Может быть, это как раз двойники, а может, это и не люди совсем, а часть декорации. Зачем - тоже не знаю. Все они плотной группой, громко разговаривая, вышли из леса, и каждый поздоровался со мной за руку и представился. Тайга сразу наполнилась шумом, суетой, кто-то пошел рубить дрова, Сталин и Берия потащили свои мешки в дом и принялись готовить чай. Жратва в мешках вряд ли была декорацией: я уже год не видел нормальных продуктов. Никто ничего не объяснял, и я решил поговорить с Тимирязевым. Он стоял у самой воды и всматривался в болотные кочки, причем губы его слегка шевелились, а бородка дергалась. Мне показалось, что он читает какие-то стихи. Я прислушался: он бормотал что-то вроде "друзья, караваны ракет...". Я спросил его:
- Климент Аркадьевич, что это за пикник?
- Это, Наум Исакович, не пикник! Это для меня настоящий праздник!
- Что вы собираетесь делать?
- Чудак, вы же сами первый и догадались! Мы все сейчас сядем в ракету и полетим к Луне. К Марсу, к Юпитеру! На околосветовой скорости. А потом мы вернемся, да-да, вернемся на нашу Землю, и каждый будет заниматься своим делом. Знаете, как сказал однажды Владимир Ильич: нет ничего интереснее, чем делать историю своими руками. Мы с вами такую историю сделаем!
- А Ленин, Троцкий? Ленин в самом деле умер?
- Ленин умер в самом деле, окончательно и бесповоротно! Это я вам как биолог говорю. А Троцкий, представьте себе, не захотел! Он как услышал от меня, говорит, иди на х.. со своим Эпштейном! Я так его и не понял.
Я тоже не понял Климента Аркадьевича. Но мне ужасно захотелось досмотреть весь этот водевиль до конца, не упуская ни одной подробности!
- Хотите взглянуть на аппарат?
- Да. Он там? Там как будто невысокий такой холмик из тумана.
- К сожалению, придется идти по воде.
И мы пошли по болоту - прямо в сердце гор.
63
Большевики оказались приятными, демократичными людьми. Они с трогательным любопытством расспрашивали меня, как я жил один в тайге, а Луначарский даже блеснул знанием индийского эпоса. Оказывается, Хозяин привез ему в подарок картину "Майтрейя Победитель", и Луначарский жалел, что не смог взять ее с собой. Она так и осталась в кабинете у московского двойника. Все раскрыли свои мешки и принялись, как один, бриться и причесываться. Кроме необходимых в тайге вещей, в мешках у них были тщательно упакованные парадные костюмы. Сталин и Берия угостили всех чаем, а теперь принялись собирать роскошный стол, с бутылками, закусками и прочей снедью. Удивительно, как они смогли все это тащить. Но бабы, бабы! Надя и Инна, видимо, стесняясь переодеваться в такой толпе, подошли ко мне вдвоем и спросили:
