— Убитая смотрела на меня, — сказала Анника и, подняв голову, посмотрела в глаза шефа. — Она смотрела на меня, умирая.
— Каролина фон Беринг? Ты видела, как ее застрелили?
Анника машинально отбросила с лица волосы и закрепила их ручкой. Отвечая, она устремила взгляд куда-то поверх крыши русского посольства.
— Она смотрела на меня как-то особенно, — сказала Анника Бенгтзон, глядя в окно и сцепив руки на коленях.
— Тебе нечего сказать нам, твоим работодателям?
Она посмотрела на Шюмана, по лицу ее пробежала мимолетная тень.
— Я не знаю, что делает полиция, помимо того, что видела своими глазами. Думаю, что вы информированы гораздо лучше меня. Полагаю, что теперь мало кого интересует аромат духов королевы Сильвии.
Андерс Шюман подавил раздражение и обратился к ночному редактору:
— У нас есть возможность обойти запрет?
— Если верить адвокату, то нет.
Шеф встал, не в силах усидеть на месте.
— Этого я и боялся, — сказал он излишне громко и в отчаянии всплеснул руками. — У нас уникальный свидетель, но полиция связала нас по рукам и ногам. Закон о терроризме в действии. Нам запретили писать о самом громком преступлении, и на каком, спрашивается, основании? Ведь мы пока еще живем в демократической стране!
Янссон бросил взгляд на часы, недовольный, как всегда, ненужной эмоциональной вспышкой.
— Глава двадцать третья юридического процедурного акта, — сказала Анника, — параграф десятый, заключительный раздел. Показания ключевых свидетелей засекречиваются руководителем расследования в случаях особо серьезных преступлений. Это очень старый закон, призванный предотвратить утечку информации, которая может повредить следствию.
— Всегда найдутся разумные причины для того, чтобы ограничить свободу слова, — сказал Шюман, погрозив пальцем подчиненным. — Но как они вообще смогли такое допустить? Неужели в ратуше не было охраны?
Анника Бенгтзон потерла ладонями глаза.
Конечно, она была, но нобелевский банкет никогда не считался особо опасным и рискованным мероприятием. Уровень обеспечения безопасности не менялся уже много лет. Полиция работает совместно со службой безопасности, организаторами банкета и администрацией ратуши. В этом нет ничего необычного.
— Полицейские охраняют входы и выходы, а люди из службы безопасности работают в зале, — подытожил Шюман.
— Именно так, — устало подтвердила Анника. — Оцепление вокруг ратуши никогда не бывает слишком плотным. Охраны намного больше в концертном зале, во время самой церемонии награждения. Там блокируют Верхний рынок и часть Королевской улицы…
А телохранители? — спросил Шюман. — Где они были, черт бы их побрал?
— Полиция безопасности никогда не распространяется о личной охране, — сказала Анника. — Но существуют правила, согласно которым осуществляется полицейское сопровождение членов правительства, королевской семьи, высокопоставленных гостей из-за рубежа. Полиция в таких случаях выполняет определенные уставами функции…
Андерс Шюман поднял руку, заставив Аннику замолчать.
— Я говорю о полной неспособности полиции работать! — сказал он. — Как такое вообще могло произойти? Я хочу сосредоточиться именно на этом! Полиции не удастся умыть руки, оправдываясь отсутствием нужного законодательства…
— Не хочешь ознакомиться с обзором утренних изданий? — спросил Янссон, неловко поерзав в кресле.
Андерс Шюман, побагровевший от обуревавших его чувств, сел за свой стол и знаком велел ночному редактору продолжать.
— У нас практически нет снимков места преступления, — заговорил Янссон. — Ульф Ольссон, этот идиот, обожающий снимать знаменитостей на разных событиях, сделал пятьсот снимков принцессы Мадлен, но ни одного снимка события преступления. У него, видите ли, была неподходящая диафрагма и камера с неважным разрешением. Анника сделала несколько фотографий в Золотом зале, когда ратуша уже была оцеплена, — таких снимков нет больше ни у кого, — но снимки сделаны сотовым телефоном, и их качество оставляет желать лучшего. Один снимок мы разместили на восьмой полосе, один — на девятой. Двое судмедэкспертов у лужи крови. Очень сильные фотографии.
