Годы спустя в кабинете академика Ивана Павлова на письменном столе всегда лежала эта книга, ставшая любимой. И никому из домашних не разрешалось перекладывать ее на другое место, хоть и по причине уборки. В таких случаях совсем по-отцовски сердито гремел хозяин дома:
— Эта вещь сорок лет лежит на этом месте и будет тут лежать!
В обширной отцовской библиотеке среди многочисленных подшивок «Губернских ведомостей», «Московских ведомостей», «Рязанских епархиальных ведомостей», самого популярного тогда журнала «Нива» с приложением сочинений классиков и прочей литературы, когда стал постарше, нашел как-то Иван книжку с красочными картинками, раз и навсегда поразившими его воображение. Называлась она «Физиология обыденной жизни», но, судя по оглавлению, была полна удивительных историй. «Муки голода. История Калькуттской черной пещеры. Народы, едящие глину… Узкие корсеты. Удушение 72 лиц на пароходе „Лондондерри“. Два самоубийства. Факиры» и дальше в том же духе. Автор — некто Г. Г. Льюис — рассказывал, впрочем, о самых прозаических вещах: пищеварении, дыхании, работе сердца, но так образно и живо, что они представали совсем в ином свете.
Даже такая обыденная вещь, как работа желудка, выглядела в изложении автора почти фантастически. В этой удивительной книжке подробно рассказывалось о всевозможных приключениях пищи в желудке и кишечнике — тех химических чудесах, в результате которых хлеб, мясо, молоко превращаются в строительный материал и источник энергии для нашего тела.
Прочитанная дважды, как учил отец поступать с каждой книгой (правило, которому в дальнейшем сын следовал неукоснительно), «Физиология обыденной жизни» так глубоко запала ему в душу, что и будучи уже взрослым «первый физиолог мира» при каждом удобном случае на память цитировал оттуда целые страницы. И кто знает — стал бы он физиологом, не случись в детстве эта неожиданная встреча с наукой, так мастерски, с увлечением изложенной. Во всяком случае, первые научные работы будущего известного ученого были посвящены именно работе сердца и пищеварительного аппарата.
Истоки наших увлечений, влияющих порой на всю жизнь, — как часто уходят они глубоко в детство, когда сами мы еще не умеем и не можем сделать нужный выбор, и к нему вольно или невольно подталкивают нас родители. Низкий поклон от нас рязанскому священнику Павлову за те книги и журналы, которыми был до отказа набит шкаф в его кабинете, заполнены чердак, чуланы и каморки во всем доме и где однажды его сын нашел потрепанную книжку без обложки с врезавшимися в его цепкую детскую память картинками, на которых было изображено устройство живого насоса — человеческого сердца и нашей внутренней химической фабрики — желудка.
Все мы родом из детства. Академик Павлов чувствовал это особенно сильно. «Родился я в городе Рязани…» — так начинает он свою автобиографию. Он при каждом удобном случае вспоминал и рассказывал эпизоды из своей рязанской жизни, хотя здесь прошла только его юность, — так крепки были корни, связывавшие его с родной Рязанщиной, и так многое определили они в его дальнейшей судьбе.
Он был неизменно привязан к родным, землякам, к самой Рязани. В доме Павловых в течение всей его жизни постоянно жили и подолгу гостили родственники и близкие рязанские знакомые.
— А как теперь Трубеж? Наверно, совсем обмелел? — спрашивал он годы спустя у своей сестры. И, услышав, что реку теперь не узнать — расчищена, русло углублено, так что и пароходы ходят, — радовался несказанно: — Хочется побывать в родных краях, да вот все никак не выберешься.
Выбрался он после долгого перерыва, всего за год до смерти. Земляки очень обрадовались именитому гостю, возили по городу, показывали свое хозяйство. А на прощанье подарили корзину рязанских яблок, с детства так любимых им.
Образы родного дома, воспоминания детства нередко использовались им и в научных собеседованиях для иллюстрации и доказательства своих выводов.
Самое же главное, что своей «детскости» он не утратил и в старости. Академик Павлов с неистощимым задором играл в игру рязанских школяров — городки. И не было для него большего удовольствия, чем выбить «пушку» или сорвать «запечатанное письмо». На всю жизнь осталась у него любовь к собиранию и коллекционированию бабочек. С какой живостью, несмотря на возраст, он гонялся за отсутствующими в его коллекции экземплярами.
