– Пого, прежде чем ты начнешь крошить себя на фарш для сосисок – и даже прежде, чем мы отправимся домой, – позвони-ка сам по своему номеру. Какой смысл туда ехать и, тем более, резать себя на части, если они обрезали твою линию или посадили туда кого-нибудь дежурить.
– Отличная мысль, – ответил Крейн, которому остро захотелось выпить.
Буквально в двух шагах, на улице у входа в «Виллидж-инн» нашелся телефон-автомат. Оззи сунул в прорезь четвертак и, отставив трубку в сторону, набрал так и не забытый им номер.
Трубку сняли уже после второго гудка.
– Слушаю, – приветливым тоном произнес молодой мужской голос. – Это квартира Скотта Крейна, он… вы не могли бы подождать минуточку?
– Конечно, – ответил Оззи, мрачно кивнув Мавраносу.
Было хорошо слышно, как брякнула положенная на стол трубка, как где-то неподалеку оттуда залаяла собака, донесся автомобильный гудок.
Через несколько секунд в трубке вновь заговорил тот же голос:
– Алло, вы слушаете?
– Простите, я хотел бы поговорить со Скоттом Крейном.
– Господи! Скотт попал в аварию, – сообщил голос, – он… подождите, я вижу, подъезжает машина Джима. Джим как раз навещал его в больнице, это его друг, он даже назвался братом, чтобы его пропустили к Скотту; не хотите подождать, пока Джим подойдет? Он вам подробно расскажет, как дела у Скотта.
– Спасибо, не нужно, – ответил Оззи. – Я звоню из «Ориндж каунти реджистер», хотел предложить ему подписаться. Простите, что побеспокоил некстати. – Он нажал пальцем на рычаг и потом положил трубку.
– Н-да, – протянул Крейн. – У меня дома засада.
– Помолчи минутку, – перебил Оззи. Он вышел из телефонной будки и уставился на золотую от солнца улицу под темными тучами. – Я мог бы дать объявление в газете, – вполголоса сказал он. – Но ведь нельзя даже надеяться, что она увидит его или обратит на него внимание, если только не использовать ее имени, а на это я пойти не решусь… а я ведь даже не знаю, какая у нее сейчас фамилия… – Он мотнул головой, нахмурился и добавил расстроенным голосом: – Пойдемте-ка отсюда.
Крейн и Мавранос вышли вслед за стариком на Марин-авеню и побрели, приноравливаясь к его медленному шагу, на юг, обратно к воде. Над нагретыми солнцем дранковыми крышами домов, стоявших вдоль улицы, поднимался парок, хотя на асфальте уже отпечатывались первые редкие капли дождя.
– Я не брал в руки карт с той игры в «Подкове» в шестьдесят девятом году, – сказал Оззи. – Я не мог допустить, чтобы меня случайно опознали и слухи дошли до тебя. Мне тогда был шестьдесят один год, у меня имелся автомобиль, двадцать четыре тысячи долларов, девятилетняя приемная дочка, и никакой профессии, никаких навыков.
Крейн хотел было ответить, но Оззи снова жестом призвал его к молчанию.
– Ты уже сказал, что тебе очень жаль, – продолжал старик, – и случилось это много лет назад. Как бы там ни было, мы с нею переехали туда, где жизнь обходится недорого, и через некоторое время я нашел работу – впервые в жизни, – а Диана пошла в школу. Я сделал несколько удачных капиталовложений и последние, скажем… десять лет… жил неплохо. Мне кое-что известно о том, как организуются всякие штуки, вроде той помощи, которую мне оказывают сегодня, но один раз за много лет я могу позволить себе и такое.
Оззи рассмеялся.
– Знаешь, чем я теперь зарабатываю на жизнь? Я делаю пепельницы, кофейные чашки и горшки из глины. У меня во дворе стоит печь для обжига. Я продаю свои изделия в магазинчиках а-ля бутик, предназначенных для туристов. Я всегда подписываюсь вымышленным именем. И как только спрос на что-нибудь заметно увеличивается, прекращаю выпускать это изделие на год, а то и больше. Пока народ не забудет, что это им нравилось. Однажды местная газета захотела напечатать репортаж обо мне; после этого я лет на шесть забросил возню с глиной. Публичная известность мне совершенно ни к чему.
Дождь заметно усилился, и дневной свет померк.
– Кому-нибудь из вас случалось побывать в тюрьме? – спросил Оззи.
Оба его собеседника кивнули.
– Скажу вам, меня больше всего удручал маленький сортир без сиденья, которым пользуются шестеро мужиков. И меня пугает мысль о том, что когда-нибудь, возможно, придется жить за мусорным баком и носить на себе сразу четыре грязные рубашки и трое протертых старых штанов… и мысль о том, что могут серьезно избить, знаете, когда чувствуешь, как в тебе что-то ломается, а тебя продолжают пинать со всех сторон. И еще, страшно пугает мысль о том, чтобы оказаться в больнице с катетерами и трубками, всунутыми, куда можно и нельзя. Подкладное судно. Протирание в постели, вместо ванны. Пролежни.
