Крейн стоял и думал, удастся ли ему чего-нибудь добиться уже сегодня ночью. Он создал эту игру четверть века назад из остатков вторничной ночной игры, которая начала привлекать слишком много по-настоящему хороших игроков и перестала быть выгодной, и тщательно настроил ее, чтобы она казалась непринужденной и приятной для проигрывающих, что должно было обеспечить твердый доход ему самому.
Кон закончился, и один из сидевших за столом забрал банк.
– Садись, Скотт, – пригласил Чик. – Парни, это Скотт Смит, которого больше знали как Страшилу Смита. Следующим коном будем играть… пятикарточный дро.
Крейн сел и после раздачи стал присматриваться к тому, как остальные игроки за столом смотрели на свои карты. Он оказался за покерным столом впервые за одиннадцать лет.
В конце концов, заметив некоторые особенности, которые могли бы принести ему пользу, когда он получше изучит игроков, он чуть-чуть раздвинул уголки своих карт и посмотрел на «руку».
Доктор Протечка кое-как обмотался полотенцем, но на полдороге к своей комнате остановился и принюхался к ночному ветерку, вливавшемуся с озера через открытый иллюминатор.
– Один есть, – сказал он.
Трамбилл встал и шагнул к деду, но Лерой остановил его жестом руки.
– Он только что восстал из мертвых, – сказал Лерой, – и вполне может что-нибудь почуять. Что ты чувствуешь, Доктор?
– На крючке, – заявил Доктор Протечка.
– Проклятье, ты же только что заливал нам насчет крючка. Или ты…
– Один из них попался на крючок, вот только что заглотил его – карты в руке, кровь в воде. Валеты унюхают его. Но сейчас он на крючке, и ты сам сможешь его учуять. Тебе остается отыскать его раньше, чем успеют они, и поместить рыбку живой и здоровой в садок.
Лерой уставился на старика, а тот моргал, словно имбецил, и с явным испугом озирался по сторонам, как будто ожидал, что из глубины озера сейчас вылезут враги. Откровенно говоря, враги в озере имелись – во всяком случае, голова одного из них.
Через несколько секунд Лерой повернулся к Трамбиллу:
– Пожалуй, тебе лучше будет поступить, как он говорит.
Один из игроков попросил разрешения отлучиться от стола, чтобы позвонить жене, и сейчас стоял в кухне за открытой дверью, крепко прижимая к уху телефонную трубку. Он отчетливо слышал голоса игроков, оставшихся в комнате.
После дюжины гудков мужской голос произнес тот номер, который был набран.
– Привет, дорогая, – нервно сказал игрок, – я сегодня приду поздно – играю в покер.
– Привет, дорогой! – прозвучал делано игривый ответ. – Покер, говоришь? – В трубке послышалось щелканье электрической клавиатуры. – В списке много точек. Какие-нибудь уточнения? Имя?
– Ну, что ты, дорогая, не могу же я говорить такие вещи вслух: здесь всего один телефон, меня все слышат.
– Понял. В таком случае, дай мне хоть какой-то намек, если не хочешь выслушивать список из сотни имен.
– Это все твой отец, – с принужденным смешком сказал игрок. – Обожает рыбалку, но ни разу ничего не поймал.
– Рыбалка и покер… – ответил голос. – Лично мне это напомнило того чемпиона по покеру из Гардины, который все свободное время посвящал спортивной рыбалке в Акапулько; по правде говоря, я не слышал, чтобы он хоть что-нибудь поймал. – Клавиатура снова защелкала. – Пойму, когда увижу… вот, этого парня зовут Обстадт. Нил Обстадт.
– Совершенно верно, дорогая, и стоит это пятьдесят тысяч долларов. – Он взглянул в комнату, где шла игра, и добавил: – Знаешь, оно того стоит, особенно после того, как я добавил гостиную и все это…
– Знаю, знаю – и алюминиевый сайдинг, и дурацкие белочки-распрыскиватели. – Снова затрещала клавиатура. – Дальше Обстадта есть только одна кандидатура такого масштаба – игрок в покер, не появлялся в поле зрения с восьмидесятого года, зовут Скотт «Страшила» Смит, сын Оззи Смита, не появлялся с 1969 года. Вот, вижу: Обстадт распространял портреты в Л.-А., Сан-Диего, Берду и Вегасе с января восемьдесят седьмого. Ты на этом основывался?
– Портреты старые, так что, в основном, на имени.
– Он играет как Страшила Смит?
– Именно.
– Похоже, что тебе повезло, милый. Рост: высокий… средний…
