Настало время размеренной, распланированной деятельности, столь непривычной для человека моего образа жизни. Лишних вопросов начинающему сотруднику не задавали. Я догадывался, что принявший меня под свое покровительство Страхов провел с подчиненными соответствующую подготовительную работу. Его лаборатория занимала два здания, одно – обшарпанное, одноэтажное, куда меня и определили, другое – двухэтажное, выглядевшее намного респектабельнее первого. Та м находился и кабинет академика.
Двухэтажный корпус работал в особом режиме. Если при входе в институт дежурили гражданские охранники, то это здание охраняли солдаты, и зайти сюда без специального пропуска не представлялось никакой возможности.
Так или иначе, но моему присутствию в лаборатории никто не удивился. Начальник охраны, симпатичный, общительный полковник в отставке, познакомил меня с сотрудниками лаборатории и выдал для ознакомления их личные дела. Я принялся за работу. Почти все биографии выглядели на редкость однообразно: Московский или Ленинградский/Санкт-Петербургский университеты, поступление на работу, аспирантура, защита диссертации, иногда не одна, семейное положение, круг друзей, увлечения. Никаких поездок за границу – весь персонал института считался невыездным. Вот, пожалуй, и все, о чем говорили отметки в личных делах.
Я довольно быстро привык к рабочему дню в десять – двенадцать часов, и дни потекли за днями. В течение нескольких ближайших недель я только и занимался тем, что уточнял сведения из личных дел персонала лаборатории, пользуясь услугами сотрудников режимного отдела. Работать приходилось очень напряженно, так как втайне я искал закрытую информацию о разработках и исследованиях лаборатории. Но не только явных, а даже косвенных следов искомых технологий не обнаруживалось. Еще при поступлении на работу начальник отдела охраны предупредил: часть лаборатории – отдельное здание – работает в спецрежиме и находится под охраной спецподразделения ФСБ. Отдел внутренней охраны института не имеет к этому прямого отношения, в его функции входит лишь обеспечение общей безопасности лаборатории.
Каждый вход и выход в спецздание, включая перекуры, обеденный перерыв или передвижения по территории института, с неизменной строгостью отмечались в журнале. В соответствии с обстановкой секретности вели себя и люди, работавшие «на секретку»: ни один из них не шел практически ни на какой контакт. Их-то я быстро вычислил, благо было таких немного, всего семеро.
Так прошло пять недель. Мои попытки познакомиться с засекреченными сотрудниками успеха не имели: система безопасности блокировала всякую подобную возможность. Любая, даже самая невинная попытка кого бы то ни было попасть в «закрытую зону» немедленно фиксировалась в журнале посещений. Расспрашивать же сотрудников «моей» лаборатории я тоже не мог, поскольку причины, объясняющей мой повышенный интерес к засекреченным сотрудникам, не изобрел. Удалось лишь узнать, что за последние два года на работу не приняли ни одного новичка, за исключением меня. Текучки кадров здесь не наблюдалось, значит, завербовали кого-то изнутри, из ветеранов. Так считал Альвенслебен, а в достоверности его информации я уже убедился.
Единственным местом, где я мог бы «случайно» встретиться с тщательно «опекаемыми» коллегами, оставалась столовая, а за столом всегда что-нибудь незначительное, но все же обсуждалось. То , что мне удалось узнать из обрывков разговоров, только усилило мой пессимизм. Подтвердилось, что большая часть сотрудников института ни разу не бывала за границей и, наверное, никогда России не покинет. В советские времена они даже жили в отдельных домах под постоянным наблюдением службы безопасности. Правда, с соцпакетом дела у них обстояли не так уж плохо: с квартирным вопросом проблем не возникало – для них достаточно активно строили жилье, открыли детский сад-ясли, поликлинику, давали путевки в санатории и дома отдыха… Сегодня почти ничего подобного не наблюдалось, но институт не бедствовал.
Кое-какую полезную информацию из своих «столовских» посиделок я все же выудил. Например, они любили постоянно подтрунивать над неким Валентином Вышевым, талантливым инженером, самым молодым доктором наук в институте. В свое время, как и многих, его пригласил в институт сам Страхов, но среди способных и честолюбивых сверстников Вышев заметно выделялся. При первом же беглом знакомстве я заметил, как коллеги подшучивают над фанатичной преданностью Вышева работе и – что было не менее важно – испытывают его феноменальную память. Валентин помнил, казалось, все мыслимое и немыслимое: автобиографии сослуживцев, политические события последнего десятилетия, результаты футбольных и хоккейных матчей практически всех команд высшей лиги за несколько лет. И конечно же все то, что обсуждалось на всевозможных совещаниях в родной лаборатории. Практически каждую неделю, иногда по два-три раза, находился очередной любитель проверить фантастически необъятную память Вышева:
