План сорванной операции предполагал захват израильского консульства в Берлине. Пленные заложники должны были послужить разменной монетой в торге за освобождение палестинских бойцов сопротивления, заключенных в тюрьмах Израиля. В соответствии с директивой разработчиков акции, если условия сделки не будут приняты, заложники подлежали уничтожению. Первым в списке значилось имя консула, и по мнению «идейных вдохновителей», подобная угроза должна была сработать безотказно. В ходе допроса выяснилось также, что Халед лично знал Алекса, поскольку тот завербовал его в осведомители КГБ во время учебы в Москве. Алекс, работавший с палестинскими террористическими группами за границей, за двадцать пять тысяч долларов согласился составить технический план операции и достать оружие в Европе. По всему выходило, что он одиночка, действовавший на свой страх и риск, и искать такого в ближайшее время будут навряд ли. Видимо, он до сих пор числится на задании, а его начальство наверняка даже понятия не имеет, в чем он был замешан.
Итак, на один из моих вопросов получен совершенно определенный ответ: КГБ в этой истории не замешан. Ответ на второй, еще более важный вопрос – цель акции – тоже получился исчерпывающим.
Закончив с допросом, моссадовцы решили инсценировать перестрелку. В руки мертвецов вложили пистолеты, немного поработали над позами, и группа по одному, с перерывами в несколько минут, покинула особняк. Через полчаса один из оперативников позвонил в полицию и на ломаном немецком языке сообщил, что слышал странный шум из дома № 6 по улице Моденштрассе. Я же отправился в аэропорт и через Париж вылетел в Израиль.
* * *
Встретившись в Тель-Авиве с Рафи, я рассказал все в мельчайших подробностях, стараясь не пропустить ни одной детали.
– Если бы не он, меня наверняка убили бы.
– Это ясно, – грустно ответил Рафи. – Но почему он пошел прикрывать тебя в одиночку – вот что странно. Ребятам из группы ничего не известно. Судя по твоему рассказу, не он владел ситуацией, а ситуация владела им.
Я вопросительно посмотрел на босса.
– Я думаю, все произошло так: он видел, что с тобой на встречу послали сосунка, который толком даже не умеет уйти от слежки. Вызывать подмогу не было смысла. Потом, когда вы начали разговаривать, все также шло по плану. А когда дело осложнилось, он уже не мог вызвать помощи ни по времени, ни по обстоятельствам, нужно было срочно тебя выручать. Изумительной души человек был, светлая ему память! И очень толковый. Завтра привозят его тело. Местная полиция решила следствия не проводить. Мы признали, что он наш оперативник, погибший на встрече со своими осведомителями.
– Он умер, чтобы спасти меня. Почему, ведь я чужак? – этого вопроса я не мог не задать.
– Не в тебе лично дело. Такой у нас закон: мы не бросаем своих ни при каких обстоятельствах. Ему было легче погибнуть, чем жить с мыслью, что он тебя оставил в опасности. Этого он не простил бы себе никогда.
В эту минуту я не смог не признаться в ощущении, которое старательно отгонял от себя в долгие часы ночных раздумий. Растущая близость с этими еще совсем недавно незнакомыми людьми становилась новой реальностью, отмахнуться от которой было невозможно. Одно я знал абсолютно – работать против этих людей точно не стану.
* * *
Пока я занимался разборкой в Берлине, в КГБ активно собирали информацию о Зусмане. Поиски подтвердили, что он до сих пор числится гражданином Израиля. Но мне категорически запретили предпринимать что-либо: все сделают старшие коллеги из Москвы. Мне нужно было возвращаться в Россию с отчетом, ведь мое участие в берлинской операции Моссада начальство не санкционировало.
Через десять дней, согласовав все до малейших деталей с Рафи, я через Европу улетел в Москву отчитываться перед моим московским шефом, причем, если не лукавить, его я побаивался всерьез. Но от результатов встречи, от того, как меня примут и решат использовать дальше, зависела моя судьба…
