…Уже много лет Марина не видела своего любимого, который когда-то заполнял собою целый мир. Самым ужасным в том ее безумном романе получилось расставание без возможности проститься. Ее мама давно умерла, а отец взял с нее клятву не рассказывать о предстоящем срочном отъезде никому. Ведь тур в Европу был бегством. Она понимала, что в его словах «или отъезд, или тюрьма» не было даже тени шутки. Но в глубине ее души таилась надежда, что все как-нибудь устроится, и уезжать не придется.
Нет, не устроилось… В последний момент, когда отец сказал, что через два дня они покинут страну, уже ничто не имело значения, кроме ее Лени. Но его не оказалось в городе – телефон молчал. Ну, почему, почему в нужный момент у нее не оказалось ни его рабочего телефона, ни телефона родителей? Обычно он звонил сам, когда мог с нею встретиться, и, несмотря ни на что, она почему-то считала, что так будет всегда.
Не обращая внимания на отцовский запрет, уже из Израиля она написала подруге, умоляя ее разыскать Леонида и объяснить, насколько возможно, сложившуюся ситуацию. Подруга просьбу выполнила, но в ее ответном письме было всего несколько строк, убивающих безысходностью и бедой: Леонид попал в тяжелую аварию и, вероятно, до конца останется в коме…
Долгое время было очень больно, физически больно жить. Огнем горело все: спина, руки, голова, губы… Больно было ходить и дышать, а особенно жгучую муку вызывали мысли о Леониде. Марина почти все время говорила сама с собой, чем напугала отца, начавшего всерьез тревожиться из-за ее психического здоровья. Через некоторое время, когда Марина научилась не думать ни о чем, стало немного легче – говорят, так защищается психика человека, попавшего в беду, иначе можно сойти с ума или умереть от невыносимого страдания. Но она ничего не помнила – ни своих монологов, ни желаний, ни настроений – ни-че-го.
Затем ее с головой накрыли заботы, связанные с обустройством на новом месте, и постепенно они помогли ей выйти из полубредового-полудремотного состояния. Вскоре после приезда в Израиль отец надолго уехал в Европу, иногда звонил, а приезжал и того реже, всего на пару-тройку дней. И тогда Марина, выучив язык и поступив в университет, как большинство местных студентов, пошла работать. Теперь у нее совсем не оставалось свободного времени, и вскоре она с удивлением обнаружила, что старая истина, утверждающая, будто на миру и смерть красна, не лукавит: действительно на людях жить было легче. В этой теплой и удивительно дружелюбной стране ее практически никто не знал, а значит, никто ни о чем не расспрашивал, в друзья не набивался и догадаться о ее прошлом тем более не мог. Так прошло несколько лет. За эти годы на ее пути встретилось несколько мужчин, но отношения с ними казались ей эпизодами, о которых не хотелось вспоминать. Никто не смог помочь ей избавиться от воспоминаний о Леониде, никто… А теперь этот парень, начавший ухаживать за ней в кафе, почему-то всколыхнул старые воспоминания. Опять вернулась боль… Ну надо же – вот он, стоит перед ней на лестнице университета.
– Как вы узнали, что я здесь учусь?
– Секрет. Не меньшей, кстати, важности, чем номер вашего телефона. Обменяемся секретами? Предлагаю сделать это в ближайшем кинотеатре!
…Я два часа, как мальчишка, обливался в темном зале холодным потом. Чувствовал себя измотанным и потерянным, боялся взглянуть на Марину. Что со мной творится? По дороге домой молчал, как последний кретин, но Марина, похоже, ничего не замечала. Она говорила о чем-то незначащем, и оба мы чувствовали, что наше общение продолжается, а это важнее любых слов. Прощаясь, она рассмеялась: целый вечер провели вместе, а имени незнакомца так и не прозвучало…
– Кстати, а как вас зовут? По-моему, вы даже не представились. Или я настолько невнимательна?
– Израильтяне называют меня Дани, – я, не задумываясь, назвал первое пришедшее на ум распространенное имя.
– А русское имя звучит как-то иначе? – с веселым подвохом спросила она.
– Даниэль, – после небольшой заминки ответил я, – а коротко тоже Дани… Вы же знаете, с нашими именами за границей всегда выходит какая-нибудь путаница. Хотя иногда мне кажется, что это все-таки местная специфика. В Америке или в любой европейской стране почти любое русское имя имеет свой эквивалент.
