Она оглядела себя: скользнув косвенным взглядом по плечам и рукам, опустив его на исполосованное царапинами тело, встав на одну ногу, чтобы осмотреть подошву другой, подняв глаза к серебристым бровям, скосив их к кончику носа и даже внимательно изучив зеленые, точно море, вены запястий, красивых и радостных, как юные выдры. И наконец взглянула в лицо чародея, и у него еще раз перехватило дыхание. Я сотворил волшебство, думал он, однако печаль остро впилась ему в горло, подобная быстрому крючку рыбака.
– Хорошо, – сказал он. – Для тебя не составило бы разницы, если бы я превратил тебя в носорога, с которого и начался весь этот дурацкий миф. Но в нынешнем твоем облике ты получила возможность подобраться к королю Хаггарду и выведать, что случилось с твоим народом. Оставшись единорогом, ты лишь разделила бы его участь – если, конечно, ты не думаешь, что тебе по силам, снова встретив Быка, одержать над ним верх.
Белая дева покачала головой.
– Нет, – ответила она, – никогда. В следующий раз я и не выстою так долго.
Голос ее был слишком мягок, казалось, все кости его переломаны.
– Народ мой погиб, – продолжала она, – и скоро я последую за ним, в какое бы обличье ты меня ни заключил. Но я предпочла бы выбрать для моей тюрьмы иную форму, не эту. Носороги так же уродливы, как люди, и так же смертны, но, по крайней мере, они не считают себя прекрасными.
– Не считают, – согласился чародей. – Потому-то они и останутся носорогами и ни одного из них при дворе Хаггарда не примут. А вот юная дева без единой мысли о том, что она – не носорог, – такая сможет, пока король с сыном будут пытаться ее разгадать, распутывать клубок своей тайны и добраться до самой сути. Носороги не задают вопросов, а с юными девами это случается.
Небо стало уже жарким и творожистым, солнце растопилось в львиного цвета лужу, а на равнине Хагсгейта ничто не двигалось, кроме затхлого, грузного ветра. Нагая девушка с цветочной метиной на лбу безмолвно смотрела на зеленоглазого мужчину, а женщина наблюдала за ними обоими. Замок короля Хаггарда уже не казался ни темным, ни про́клятым – лишь закопченным, запущенным и дурно задуманным. Скудные шпили его нимало не походили на бычьи рога, скорее на те, что украшают колпак шута. Или, думал Шмендрик, на рогулины дилеммы. Их ведь никогда не бывает всего только две.
Девушка сказала:
– Я еще осталась собой. Умирает лишь тело. Я чувствую, как оно сгнивает вокруг меня. Разве может быть реальным то, чему предстоит умереть? Разве может оно быть по-настоящему прекрасным?
Молли Грю снова накинула ей на плечи плащ чародея – не приличия или благовидности ради, но из странной жалости, из желания укрыть ее от нее.
– Я расскажу тебе историю, – сказал Шмендрик. – Мальчишкой я состоял в учениках самого могучего мага из всех, великого Никоса, о котором я уже говорил. И даже Никос, который мог обратить кота в кентавра, снежинку в сугроб и единорога в человека, даже он не сумел сделать из меня что-то большее ярмарочного махинатора. И наконец он сказал мне: «Сын мой, твое недоумие столь необъятно, а неумение столь непомерно, что я уверен: в тебе обитает сила, превосходящая все, какие я когда-либо знал. Увы, походит на то, что сейчас она действует шиворот-навыворот, и даже я не вижу средства наставить ее на правильный путь. Вполне может быть, что твое предназначение – отыскать дорогу, которая во благовременье приведет тебя к твоей силе; но, говоря по чести, отсюда следует, что тебе придется прожить такое долгое время, какого потребует решение сей задачи. А потому я наделяю тебя даром не стареть, начиная с этого дня, но странствовать по свету, обходя его снова и снова вечным неудачником, пока наконец ты не встретишься с собой и не поймешь, кто ты есть. Не благодари меня. При мысли о судьбе твоей я содрогаюсь».
Белая дева смотрела на него ясными, неувядаемыми глазами единорога – нежными и пугающими на неиспользуемом лице, – но не произносила ни слова. Вопрос задала Молли Грю:
– И если ты найдешь твою магию, – что тогда?
– Тогда чары спадут и я начну умирать, как начал при рождении. Даже величайшие волшебники стареют, подобно прочим людям, и умирают.
