— Мне почти тридцать пять лет, Белла, а я впервые хочу поцеловать женщину, — через некоторое время шепчет он мне на ухо, скорбно усмехнувшись. Но за скорбью — смущение. Как у мальчика.
Внутри меня все теплеет — неожиданно и приятно.
— Только не говори, что не целовался…
— Целовался, — он качает головой, покрепче привлекая меня к себе. С радостью встречаю этот жест, — но это совсем другое…
— Совсем? — поднимаю голову, глядя ему в глаза. Сияющие.
— Да. Тебя я хочу защищать от всего на свете. Всегда.
Его откровение должно шокировать меня. Должно ввести в ступор по всем законам мироздания, ей богу. Но не вводит. Не может.
Потому, что я чувствую то же самое.
И надеюсь, Эдвард понимает это, когда я отклоняюсь назад, позволяя ему себя поцеловать. Так, как хочет. Но без пошлости. Без намерений секса.
…От его губ я снова на грани. На последней грани. Но теперь ни за что на свете не сделаю и шага назад.
* * *
Что-то случилось. Я знаю, что-то случилось. Бача молчит и отказывается мне говорить, но это не отменяет уверенности. Он делает вид, что все в порядке, а я поступать так не могу. Я нутром чую плохое. У меня на него уже рефлекс…
Я спрашиваю Нилу, но она лишь сочувствующе пожимает плечами. Пытается уверить меня, что мне кажется, что это все — глупости…
Но подтверждение, что волнуюсь не зря, приходит само и очень скоро — в четверг, второй с отсутствия Эдварда. За последние несколько недель его присутствие — все, что у меня осталось. На какой-то миг даже показалось, что у нас все получится — в том числе, новая жизнь. Когда-нибудь. Вместе.
Но как появился проблеск, так и пропал. В дверь позвонили ровно в два — как делал и Султан — но на пороге был не он, а знакомый писклявого, Джаспер, кажется. Его слова были просты и ясны: «ты уезжаешь».
Кем бы ни мнил себя Эдвард и сколько бы на себя ни брал, как бы ни желал держать все под контролем, меня он недооценил. Даже если бы сил не было совсем — позволила бы я ему, даже ему, несмотря на то, как сильно прикипела душой, забрать у меня оставшийся смысл жизни? Себя забрать.
Огромнейший просчет, полковник. Вы меня разочаровываете.
Хейл не пытался увезти меня силой, а Бача силой не выпроваживал. Они оба сдались, когда мы с Нилой надавили. Когда потребовали правды.
Не больше, чем пару часов спустя после приезда сержанта Хейла, я уже садилась в его машину. Предостережения, запугивания ситуацией, угрозы — все это было бессмысленно. После открывшихся подробностей дела я знала, чего хочу. И никакой обстрел меня не остановит.
Бача обреченно за меня помолился.
Джаспер обреченно меня увез. Только не на границу с Иорданом, дабы безопасно переправиться подальше от Ирака, а вглубь страны. К их больнице.
В клинике пахло спиртом и бинтами — медициной пахло. А стены, бесконечные белые стены, не добавляли никакого оптимизма. Чисто и светло, да. Но как-то безысходно…
Эдвард не ждал меня. Невидящим взглядом уставившись в потолок, он лежал на больничной койке в своей палате, как и я полтора года назад. Наполовину ширма загораживала его, оставляя в зоне видимости лишь лицо. И то не имело намерений встречать гостей — приход Джаспера был бы проигнорирован, если бы он не привел меня.
Сразу же с осознанием этого факта с теми глазами, что я привыкла видеть, произошла такая дикая метаморфоза, что на миг мне показалось, будто мы ошиблись дверью. Он был не просто напуган, он пришел в ужас. И ужас этот граничил с ненавистью…
А как только я подошла ближе, Эдвард задрожал.
— Что ты?..
— Я вижу, вы рады меня видеть, полковник, — саркастически заявляю, приседая на уровне его глаз. Пытаюсь понять причину, но пока он ни намеком не выдает её. Лишь с испугом смотрит на меня.
— Уехать…
— Бежать по вашей части, — отзываюсь тем же тоном, бережно пригладив его волосы, кажется, отросшие за эти недели. Смягчаюсь:
— Что случилось?
Мужчина молчит, но убийственный взгляд, направленный на сержанта, говорит о многом. Вопросительно оборачиваюсь к Джасперу. Он скажет? Но тот поспешно ретируется. Гнева босса никому не хочется.
Мы остаемся вдвоем — я и Цезарь. Дверь закрывается.
— Ты действительно подумал, что я куда-то без тебя уеду? — интересуюсь я, внимательно глядя на его лицо. Слева кожа обгорела до пузырей — недавно сняли повязку.
