Здесь тоже была липа, только давно и безнадежно засохшая, за забором орали вороны, и только пыль в столбах света кружилась точно также. А еще кто-то бродил внизу, демонстративно громко топая и отдуваясь.
Я протянул руку и взялся за автомат.
— Эй, Ботаник? Ты что ли здесь? Кинь-ка мне лестницу, а то с моим брюхом по деревьям лазить трудно! — Голос был дикобразовский. Ему-то от меня чего надо? Ну, раз уж он меня как-то нашел, прятаться глупо….
Я спустил наружу лестницу и присел за печную трубу.
Сначала в окошке появился чайник, зажатый в мощной волосатой руке, затем вторая пустая рука и после этого весь остальной Дикобраз протиснулся в мое убежище.
— Ты ствол-то апусти-и — прогудел он, передразнивая здешних часовых, которые относились к соблюдению обычаев на редкость трепетно, даже строже, чем долговцы.
— Как ты меня нашел? — спросил я, откладывая оружие в сторону.
— Вот тоже мне, ньютон бинома… — Дикобраз не спеша и основательно уселся, поставил чайник и большую, под свой габарит, кружку.
Намек был прозрачнее спирта — еще никому и ни о чем не удалось реально пообщаться с Дикобразом насухую. Поэтому я достал свою фляжку и плеснул ему ровно полкружки.
— За твои именины! — сказал он и выпил спирт буквально одним духом.
— Это какие еще именины? — машинально спросил я, подливая ему и немного — себе.
— Ну, как же, забыл что ли? Ровно год назад ты вернулся из первой настоящей ходки с Букварем и кто тебе в тот вечер погоняло дал, а?
Да, было такое дело… По обычаю, молодым дают имена после первой реальной ходки в Зону, и тогда, год назад, Букварь устроил мне прогулку до старого блокпоста перед входом на Свалку. Я тогда случайно нашел «медузу» и первую пару собак завалил. А вечером, гордый собой, принял лишнего и прочитал народу лекцию о механизме работы «каруселей». Благо, со времен работы в Исследовательском Центре я такой информацией был забит буквально под завязку. Вот тогда Дикобраз и дал мне это погоняло. И, кстати, — три четверти молодых получают свои имена от Дикобраза. Вот какой талант у человека!
За это мы и выпили.
— А найти тебя было вовсе не трудно, ты это в виду поимей. Я тебя, сокол, с утра дожидаюсь — куда ж тебе вообще деться-то можно? Или в Бар, или сюда. В Баре тебя не видели. Ну а как на этом чердаке работающий КПК обозначился, так тут уж все вопросы пропали — некому тут больше тихариться. Тем более, что место это мне вполне известно — Монах был парень правильный, в одиночку не пил, вот мы с ним тут бутылок двадцать в свое время уговорили…
Новость о том, что Монах, оказывается, втихаря тут квасил с Дикобразом меня неприятно удивила — мне он об этих посиделках ни полсловом не обмолвился… И мы еще раз выпили, теперь уж за упокой Монаховой души, а потом еще раз то же самое — за Боцмана.
А потом случилось странное: Дикобраз отказался от следующей порции и резко перешел к делу.
— У меня для тебя две плохих новости, но первую, ты наверно, от Сидора знаешь.
— Насчет Боцмана? Да, в курсе, спасибо…
— Тогда держи вторую, еще хуже: в обед Глыба объявился в Баре. Так слегка, для виду только поторговал, а потом имел разговор с Чумаком и Карданом, причем не в общем зале, а вызвал их на улицу пошептаться. После чего оба двое снялись с якоря и отбыли в нашу сторону — народ надеется, что в Темную Долину, но я бы на это не рассчитывал…
Да, эта вот новость, действительно, была — хуже некуда… Чумак с напарником числились у нас охотниками — отстреливали под заказ всякую живность до кровососа включительно. Ходили слухи, что и на людей они подряды брали вполне охотно. Это вам уже не Глыба с Калымом — это реальные бойцы и следопыты. От таких и на Агропроме трудновато будет спрятаться.
— Да ты особо хлопец не журись! — неожиданно перешел на суржик Дикобраз. — Не все пули твои, есть и мимо. За Чумаком я как сумею, прослежу, и где они появятся — отсемафорю, можешь не сомневаться. Еще неизвестно, чьи пули быстрее летают, ты ведь их ждать не обязан, верно?
— Это да… Теперь уже могу.
На душе у меня неожиданно стало легче. Все же два человека мне верили и даже пытались помочь. И пусть их помощь ограничивалась информацией и моральной поддержкой — в моем положении и это много значило.
