Красивый, даже прекрасный, думала она, но все же это мужчина, который, напоминала она себе, должен руководить кровожадным ритуалом.
Она осторожно прошла сквозь плотную толпу, втиснувшись между людьми, чье внимание было приковано к площади. На другой стороне стены, где размещались бараки, воины-ягуары готовили вертел, на котором во время пиршества они должны были поджарить сакральную жертву, а потом съесть.
Хакал поднялся со своего трона и призвал всех к тишине. Все тут же замолчали. Никто не осмелился даже кашлянуть или шаркнуть ногой. Над головой кружил одинокий ястреб, зорко следящий за происходящим внизу, чтобы в удобный момент наброситься на добычу.
Ошитива потихоньку, как маленькая речная рыбка, которая, возвращаясь домой, высматривает, где бы укрыться на мелководье, пробиралась вперед, медленно приближаясь к алтарю. Она неожиданно остановилась, увидев, как в дверном проеме появились жрецы, под руки волоча несчастную жертву.
От яркого солнечного света Аоте зажмурил глаза.
Он был нагой, между его ногами текла кровь. Ошитива подавила в себе крик. Обряд очищения, которого она опасалась, уже был совершен. Без мужского достоинства Аоте теперь был невинен, как младенец.
С великой торжественностью они подвели его к алтарю и, положив на спину, распластали на камне. Четыре жреца держали его запястья и лодыжки, а пятый обнажил острый обсидиановый нож, которым он должен был вскрыть грудную клетку Аоте. Просто одетый помощник стоял рядом и держал золотую чашу с тонизирующим средством, на случай если юноша потеряет сознание. Только у жертвы, находящейся в полном сознании, можно было вынимать сердце.
Жрец с обсидиановым ножом подошел к Аоте и начал произносить заклинание на языке науатль, который понимали только тольтеки. Фимиам и напряжение заполнили собой воздух. Женщины начали завывать, а мужчины нервно переступали с ноги на ногу. Сакральная жертва была одной из них — здоровый сын с татуировкой Племени Черепах. По толпе прошел слух, что этот юноша был учеником Человека Памяти и что со временем он должен был стать Тем, Кто Объединяет Людей. Тревожное волнение прокатилось по толпе. Никто не имел права убивать Человека Памяти. Это означало убить само племя. Но тольтеков это не беспокоило. Все мужчины — земледельцы, торговцы, плотники, каменщики — сжали руки в кулаки, наблюдая, как беззащитный юноша пытается освободиться из крепких рук четырех жрецов. Но никто не осмеливался оспорить решения Господ.
Когда нож подняли, Ошитива прорвалась сквозь толпу, охранники не успели поймать ее, она стремительно взбежала по ступенькам на площадь, остановилась перед изумленным Господином Хакалом и заговорила:
— Этот юноша не совершал святотатства, мой Господин. Он не знал, что земля, по которой он ходит, священная. Когда я сказала ему об этом, он тут же покинул ее. Он чтит законы.
Несколько солдат бросились вперед. Мокиикс поднялся со своего небольшого трона. Жрец, который держал нож навесу, прекратил произносить заклятия и в замешательстве посмотрел по сторонам.
Хакал поднял кверху руки, чтобы все соблюдали тишину. Стоя на помосте, он, как скала, возвышался над Ошитивой. Как и жрец, он был весьма озадачен. Но на то у него были свои причины. Девушка, которая все последние месяцы заполняла его мысли, имела дерзость нарушить табу, но при этом она говорила смиренным, почти умоляющим тоном. Даже сейчас, хотя она вызывающе смотрела на него, ее тело было покорным — плечи опущены, а руки почтительно соединены в мольбе.
— Этот вопрос уже решен, — произнес он, продолжая размышлять. Ее поступки возмущали его, но в то же время он восхищался ею. Ее следовало наказать, но он не мог заставить себя отдать ее ягуарам.
— Но ты не знаешь всей правды, мой Господин, — просительным тоном продолжала она.
— Ты была там? На священной поляне?
— Я была поблизости, собирала глину для своих священных дождевых кувшинов, — многозначительно произнесла она, стараясь напомнить ему его собственный указ. Когда он в первый раз обнаружил ее на поляне, он сказал ей: «Если твоя священная глина находится где-то поблизости, тогда боги позволят тебе идти по этой тропе».
