Вероятно, придется действовать ему, Паулю. Нужно уговорить немецких футболистов, объяснить им, что это не обычная встреча, что она имеет острый политический смысл. Важно показать, что на спортивном поле, как и в бою, никто не устоит перед немцами.
И еще он подумал о важности предварительной психической подготовки. Да, реклама должна быть самой широкой.
«Немцы выходят на поле только ради победы!»
— Таким образом, — рассуждал штурмбаннфюрер вслух, шагая по обширному залу из угла в угол, — я вношу новый элемент в практику морального подавления противника. Мы, завоеватели, должны использовать каждую малейшую возможность, чтобы подавить в противнике дух протеста. Кино, театр, радию, пресса, спорт — все обязано пропагандировать нашу несокрушимую силу. Спорт! Он еще недостаточно учтен в нашем пропагандистском арсенале. Тем лучше. Пауль пошлет доктору Геббельсу афиши и сообщение о результате матча.
Отбросив подушку, он снова встал и кликнул Томаса. Тот прибежал в подштанниках.
— Принеси коньяк! — приказал Радомский.
Томас появился через минуту с подносом, на котором смутно поблескивала бутылка.
Пауль отбросил стопку и потребовал стакан. Он налил его до краев и кивнул Томасу:
— Пей.
— Извините, мой шеф… Это шутка? — растерянно прошептал денщик.
— Пей, дурень, сегодня ты это заслужил, — усмехнулся Пауль и, когда Томас выпил, в тот же стакан налил и себе.
В ноябре 1941 года над притихшим Киевом, над последним багрянцем его прибрежных высот, прокатился тяжелый рокочущий гром. С дальних просторов Заднепровья было видно, как над древней Лаврой, над золотыми ее куполами, взвихрилась косматая, черная туча, пронизанная огнем, — взвихрилась, застыла и ринулась на крутоярье каменным обвалом. Могучая громада Успенского собора всколыхнулась, поплыла, медленно рассеялась и исчезла.
Взрывом Успенского собора, этого изумительного памятника Киевской Руси, гитлеровцы начали осуществлять свой план «методического уничтожения следов славянской культуры».
Русевич был выпущен из концлагеря второго ноября, а утром третьего ноября его разбудил тяжкий гул взрыва. Несмотря на жестокий осадный режим, слухи по городу распространялись молниеносно. Вскоре к матери Татьяны пришла соседка, и обе старушки в слезах склонили колени перед маленькой темной иконкой.
Сидя в соседней комнатушке, Николай долго слушал их истовый шопот, вздохи и причитания, полные гнева и мольбы. Эти горячие, скорбные призывы к небу порождали у Николая чувство безысходности и тоски. Сознание одиночества и бессилья вдруг стало совершенно невыносимым, и он с удивлением подумал, что лишь недавно, лишь несколько часов назад, готов был кричать от счастья снова обретенной свободы. Свобода! Нет, он по-прежнему находился в плену. Весь город находился в плену — скрещенные кости, и череп, и черный коленчатый крест поднялись над руинами Киева бессмысленным призраком смерти. Отныне она таилась везде: в тишине переулков, в темных провалах выбитых окон, в стуке шагов патрулей, в запахе дыма и гари.
Сколько помнил себя Русевич, время всегда казалось ему слишком быстролетным — оглянешься, а день уже пролетел. Но, когда он ступил за ограду концлагеря, что-то случилось и со временем. Время словно остановилось. Он думал, что, стоит выйти за эту колючую ограду, вдохнуть всей грудью, сбросить груз унижений и тоски, и дни замелькают значительно быстрее.
Теперь он сознавал эту наивную ошибку. Тень огромной колючей ограды легла и на город, и на окрестные поля. Ходики на стене безучастно отстукивали минуты и часы, но Русевичу казалось, что в городе, замершем и глухом, даже само время притаилось.
Позже он зачастую вспоминал странное свое состояние тех дней, особенно ночей, когда все окружающее его: темное окно, стол, кровать, тусклый свет керосинки, дымок папиросы — все казалось ему нереальным.
Вслушиваясь в немую тишину ночи, он долго не мог уснуть. Вот, снова выстрел… Возможно, оборвалась еще чья-то жизнь. Алеша рассказывал, что ночные патрули расстреливали каждого прохожего, не предъявившего пропуск. После комендантского часа город словно вымирал. Временами чуткое эхо повторяло выстрелы и заливистые свистки. Иногда в затаенной тишине прорывался пронзительный крик, или глухо рокотал мотор мотоцикла, или сигналила сирена автомобиля. В городе непрерывно проводились облавы, шла напряженная, хищная, беспощадная охота на людей.
