— Здрав, — ответно буркнул командир. — Все ушли?
— Никак нет, товарищ подполковник! Начальник особого отдела у себя.
Ничего странного. Особист большую часть служебного времени проводил в кабинете и частенько задерживался по вечерам. Командир секунду поколебался...
— Зайду к нему, — решил он вслух.
Особый отдел находился, разумеется, в самом дальнем и тёмном углу штаба. Полы там были страшно скрипучие: чтобы даже через дверь было слышно, что по коридору кто-то идёт.
Подполковнику таиться не было нужды, он прогрохотал по доскам точно рота почётного караула, и не успел стукнуть в обитую железом дверь, как та распахнулась.
Командир хотел было пошутить насчёт особого чутья особистов, но все шутки мигом замерли на языке, когда он увидал лицо товарища по службе.
— Заходи, — чуть заплетающимся языком выговорил капитан и пропустил командира к себе.
Впрочем, ничего капитанского сейчас в особисте не было. Расстёгнутый воротник, рубашка без погон, скособоченный галстук, светлые волосы растрёпаны, глаза воспалены... «Пьян», — понял командир и как-то сразу понял, отчего тот пьян.
И это понимание накрыло подполковника такой тёмной, глухой и беспросветной тоской, от которой никакого спасения, и никакая водка, никакой коньяк...
— Понял, значит, — хмельно усмехнулся капитан.
— Чего ж не понять, — подполковник присел к столу, снял фуражку. — Сведения точные?
Вопрос пустой, и командир сам это знал. Спросил от тоски. Капитан тоже знал это, он усмехнулся вторично.
— Вчера запросил лабораторию. — Он сел. — Сегодня получил ответ. Предположения мои, узы, подтвердились.
— «Седьмое небо»?
— Да.
На несколько секунд повисла пауза. Командир взял из письменного прибора карандаш, стал бессмысленно вертеть его в пальцах.
— Выпьешь? — запросто предложил особист.
— Нет. — Подполковник мотнул головой. — Гастрит, зараза... Обострение, что ли.
— А-а, — с сочувствием протянул капитан. — А я смотрю, что-то ты похудел. Заметно.
— Ну а с чего жиреть-то! — с. неожиданной злобой сказал командир. — То нельзя, это нельзя... Одни каши жру, как младенец какой сраный... чтоб его!
Карандаш громко хрустнул. Командир удивлённо посмотрел на обломки, понял, что сломал хрупкий предмет и устыдился.
— Извини. — Он бросил обломки в урну.
— Да чего там. — Особист махнул рукой. — Ясно всё... Ну а я тогда, с твоего позволения...
— Давай.
Капитан вынул из сейфа бутылку, стакан, налил.
— Ух-х, — выдохнул он. — Хотелось бы сказать, да нечего...
И запрокинул стакан.
После этого он долго нюхал корку чёрного хлеба, глаза покраснели. Подполковник же стал смотреть на голую стену, потекли вялые мысли о том, что, может, удастся слинять в госпиталь, там отлежаться, благо повод есть...
— Что ты предпринял? — спросил он, не глядя на капитана.
— Что и всегда, — ответил скучный голос. — Сообщил своему начальству. Теперь, думаю, надо ждать варягов.
— Замаскированных?
— Ну конечно.
— Ясно. Всё на этом?
— А что ещё остаётся?..
— М-да, — Подполковник взглянул на капитана. — Не пей больше. Заметно.
— Знаю. — Капитан откусил полкорки. — А почему ты спросил: всё, мол, на этом?
— А что, не всё?
Капитан пожал плечами.
— Да нет, всё, — и увёл взгляд.
Командир не пожелал знать, чего там темнит особист. И без того тошно.
— Ладно, — сказал он. — Закрывай свою лавочку, и идём по домам.
...Этому не было названия. Можно сказать, что это было невыразимо прекрасно. Теплый, неуловимый для глаз свет, куда более нежный и утонченный, чем солнечный, — он сам был целым миром, бесконечным и безграничным. И оттого, что он есть, сердце обмирало и хотелось плакать от счастья...
Впрочем, какое-то название все же было. Правда, оно никак не вспоминалось. Что-то очень знакомое, много раз слышанное и читанное, оно крутилось, крутилось рядом, но так и не вспоминалось. А кроме того, в этот дивный и счастливый свет вкралось какое-то недоразумение. Что-то стало не так в чудесной бесконечности, а что — никак не угадывалось, только раздражало... Но вот зазвучало отчетливее и наконец оформилось в дребезжание, издалека идущее сюда, ближе, ближе...
Егор проснулся.
И понял, что это звонит телефон.
