— А я видал.
— Чего видал?
— Чего вы никогда не видели, лапти лыковые!..
На «лаптей» односельчане не обиделись, однако некоторые препирательства возникли; разгорелся спор, покуда дядя Миша не прикрикнул на соратников: больно уж расшумелись.
Сердитым шёпотом Степан заговорил:
— Я в Гражданскую аж до Владивостока дошёл! Беляков бил, чехов, япошек... Так всю эту сволочь в море и спихнули! А потом долго ещё там был, на Дальнем Востоке. И вот там народы живут... ну, всякие там. И есть там такие — удыгейцы. У них шаманы — это как колдуны...
— Знаем, слыхали! — перебил дядя Миша. — Ты по делу толкуй.
— А я про что? Шаманы, говорю. И вот я сам видел, в двадцать третьем годе: один шаман при мне костёр развёл, какое-то говно туда насыпал и давай в бубен бить, плясать, орать, как сукин сын. Весь трясётся. А потом два каких-то чёрта подскочили с ножами — вот такие ножи! — и давай этого пырять.
— Как?! — Митяй чуть не подавился. — Этого шамана, что ли?
— Ну!
— Убили?!
— Как же! Хрен тебе — убили. Он как камень стал! Они его бьют, а ножи от него отскакивают. А он стоит, трясётся, рожу всю перекосило, со рта пена идёт, как с бешеной собаки. А эти бьют его. Со всех сил бьют! А ему хоть бы хрен... Во!.. Мне б кто такое расскажи, да я б разве поверил? Да ни в жисть. А тут сам видел, своими глазами, во!
Корявым пальцем он ткнул себя в переносицу.
— Так и я ж про то! — подхватился Митяй. — А этот наш... упырь, или как его? Он-то, поди, похлеще того шамана будет! А вдруг его и пуля не возьмёт?
— Возьмёт, — уверил Степан. — А не возьмёт, так вот!
Из недр шинели он выудил круглый предмет и потряс им.
— Это чего? — Митяй вытаращил глаза.
— Граната! Английская, системы Миллса. Тоже ещё с Гражданской осталась. Бахнет — мать-перемать! Хоть пять упырей в куски...
— Тихо! — вдруг вскинул руку дядя Миша.
Болтуны смолкли.
— Чего, дядь Миш?.. — прошелестел Митяй.
Тот помолчал секунд пять, затем шепнул:
— Идёт!
Слух старого охотника различил движенье в тайге далеко отсюда. Митяй разинул было рот — продолжить свою мысль, но дядя Миша с силой треснул его по загривку, и мысль прервалась.
Все трое молча, напряжённо вслушивались. Но лишь старик — даже не слышал, нет! — скорее, угадывал в неспокойном шуме далёкие шаги. Он приложил палец к губам, и Степан с Митяем дружно закивали.
Дождь припустил сильнее. За разговором как-то не заметили, что он вновь начался, — да он и моросил едва-едва, а тут вдруг ливанул, что твой душ Шарко. И ветер засвистал надрывно и уныло, ветви закачались, замотались, тщетно отгоняя от себя какую-то напасть...
Теперь уже все трое знали, что некто идёт сюда.
Митяй вперился в сумерки, изо всех сил вглядываясь в невысокое, похожее на перевёрнутое ведро каменное сооружение левее и чуть ниже от них по склону. На мгновенье у него мелькнула мысль, что вот-вот и вообще ничего не будет видно, и они не разглядят в потёмках ни черта... Но и эту мысль он додумать не успел: у самого «ведра» невесть откуда, как чёрт из-под земли, возникла приземистая человеческая фигура.
От внезапности Митяй чуть не вскрикнул, но в последний миг успел сладить с собой. Он лишь сильно сглотнул слюну и вздрогнул — и тут же рука дяди Миши дёрнула его за рукав.
Он жестом показал: молчу. А фигура замерла, будто почуяла неладное. Трое под ёлкой стали тише воды, ниже травы — даже холод, даже дождь словно исчезли для них, хотя они мало того, что не исчезли, они стали пуще, злее — они нарастали все эти последние месяцы, и вот завыло, застонало в лесу: какие-то силы, ещё скованные, но уже разбуженные, рвались сюда, на волю, в наш мир...
С такого расстояния, конечно, не увидать, но Митяю почудилось, что фигура недвижимо стоит и смотрит именно сюда, на них. Он инстинктивно съёжился, ощутил, как за шиворот пролилась ледяная струйка. Сразу пересохло во рту.
Бог весть, что бы ещё почувствовал он, — да вдруг фигура сделала неуловимое движенье и...
И пропала!
Точно не было её.
— Нырнул! — крикнул Степан во всё горло. — Нырнул, сволочь!
Он вскочил — мокрая пола шинели хлестнула Митяя по лицу.
— Стой! Куда?! — страшным шёпотом рявкнул дядя Миша.
