Лето 1825 года Сергей Иванович Муравьев-Апостол и Михаил Павлович Бестужев-Рюмин жили, как всегда, в Василькове, уездном запустелом городке-слободке, разбросанном по долинам и холмам. Серые деревянные домики и белые мазанки теснились рядами вдоль узких улиц, спускавшихся к обрыву, где текла речка Стугна, обмелевшая, заросшая тиной и камышом. Темная зелень вишневых садов, а среди них белые хатки — хатка над хаткой, садик над садиком, разгороженные плетнями, увитыми тыквами.
В центре города — базарная площадь. Перед единственным каменным домом, где размещались все присутственные места, привал чумаков. Круторогие волы, лежа в пыли, жевали сено, а чумаки тянули жалобные песни. Зной, лень, тишина. Даже собаки не лаяли и куры не бродили, спали, зарывшись в мягкую горячую пыль. Везде грязь, обрывки соломы, навоз…
И люди в Василькове жили так же сонно и однообразно. Мужчины пили водку, настоянную на вишневых косточках, барышни читали французские романы, приходившие сюда с запозданием на год-другой. Самым большим развлечением в городе бывали вечера, которые иногда устраивал у себя полковник Гебель. Играли в бостон, девушки танцевали с офицерами под клавикорды.
Время проходило в учениях, караулах, разводах. Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин жили на Соборной площади в деревянном ветхом домике с облупившимися белыми колоннами. Вокруг дома сад. В саду копанка, покрытая зеленой ряской. От копанки тянуло болотцем, тиной, прохладой. За садом бахча и пасека, оттуда по вечерам приходили запахи укропа и меда, мяты и арбузов.
Друзья сидели на балконе, и Михаил Павлович, наливая себе чай из красно-медного самовара, говорил громко и возбужденно:
— Помнишь, Сережа, у Радищева: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала»?
Сергей Иванович сидел откинувшись в легкой плетеной качалке, ласково и внимательно глядя на Михаила Павловича.
— Так вот, — продолжал он. — С этого у них все и началось. Братья Борисовы жили с отцом на хуторе и видели, как паны мучают бедных людей. А потом попали они на военную службу и при них забили насмерть солдата. Тогда поклялись они, что такого в России больше не будет. Ну и книги, конечно… Жизнеописания великих мужей Плутарха, греки, римляне…
Еще в корпусе решили они создать тайную секту. Цель ее — уединенная жизнь, изучение природы. Девизом сделали две руки над пылающим жертвенником. Секту назвали Обществом первого согласия. А когда Борисовых произвели в офицеры, они основали в Одессе масонскую ложу «Друзья природы». Вот из этих-то двух обществ и родились «Славяне»…
— Какова их цель? — мерно покачиваясь в качалке, спросил Муравьев-Апостол.
— Соединение славянских племен в единую республику. Вот послушай их правила. Я наизусть запомнил…
Михаил Павлович резко отодвинул от себя стакан, и чай расплескался по домотканой полотняной скатерти.
— «Желаешь иметь сие — с братьями твоими соединись, от коих невежество предков отдалило тебя».
«Будешь человеком, когда познаешь в другом человека, и гордость тиранов падет перед тобой на колени».
«Ни на кого не надейся, кроме твоих друзей и твоего оружия: друзья тебе помогут, оружие тебя защитит».
«Свобода покупается не слезами, не золотом, а кровью».
Сергей Иванович слушал молча. Потом так же молча встал — пустая качалка продолжала качаться, — прошелся по балкону и, подойдя к Михаилу Павловичу, бережно провел рукой по его мягким рыжеватым волосам:
— Горяч ты, друг мой… — негромко и задумчиво сказал он. — Не увлекаешься ли?
— Уверяю тебя, мы найдем в этих людях то, что так ищет Пестель! — нетерпеливо воскликнул Бестужев-Рюмин. — Они готовы на всякую жертву для блага отечества. Бедные армейские прапорщики, они постановили жертвовать десятую долю жалования на выкуп крепостных людей и на учреждение сельских школ. Борисовы сами с хлеба на квас перебиваются, а положенные деньги вносят в кассу общества… Вот посмотри, — он достал из кармана тоненькую синюю тетрадку и протянул ее Сергею Муравьеву-Апостолу. — Прочти! Это клятва, которую они дают при вступлении в общество.