Огромный, пузатый, красный, восседал на расшитых подушках Шумбег, восседал на устланном златоткаными коврами возвышении. По обе руки стояли его приближенные, вокруг выстроились нукеры. Лицо верховного Гога лоснилось. Он молчал. Все было торжественно. Вперед вышел один из ближних бега и громко объявил, что верховный Гог соизволил в честь рождения сына наречь всех, кто еще не имеет имени.
Нам велели выстроиться в очередь. Первым стоял худой сутулый старик с решительным и недовольным лицом. Бег с удивлением смотрел на него. Старик молчал и тоже смотрел на бега, угрюмо, снизу вверх.
— Ну? — произнес бег неожиданно высоким голосом.
— Нареки меня, — неохотно проговорил старик.
— Не слышу!
— Нареки меня, — так же негромко произнес тот.
Один из нукеров подошел к нему и несильно хлестнул нагайкой.
— Нареки меня, — в третий раз, уже громче, сказал старик, с ненавистью глядя на бега.
Тот удовлетворенно огляделся и громким тонким голосом произнес:
— Нарекаю тебя — Молчу!
И тут же глашатаи трижды оглушительно прокричали имя новонареченного.
После этого все шло без запинки, и с равными промежутками глашатаи выкликали новые имена: Журчи-тихэй, Тушу, Сулужи. Дошла и моя очередь. Настала тишина. Сверху на меня выжидательно смотрел бег. Лицо его лоснилось.
— Нареки меня, — произнес я, остро чувствуя унижение.
Бег улыбнулся и потер руки.
— Нарекаю тебя — Шепчу! — провозгласил он, и трижды оглушительно ударило мне в уши мое новое имя.
Оглушенный, не разбирая пути, натыкаясь на людей, шел я обратно к костру. Имя облекло меня, как шкура. Сородичи ждали меня. Все вскочили, принялись усаживать меня, ухаживать, как за больным.
— Ничего, ничего, — участливо приговаривал Бурчи.
Меня трясло. На плечи мне накинули халат и дали чашу с ойраком. И хотя до этого мне не доводилось пить ойрака, я осушил чашу единым духом, и напиток оглушил меня еще пуще. Вокруг спрашивали, как меня зовут, а я не мог выговорить свое имя.
— С… ссс… фс… ц… — пытался выговорить я.
— Как? Как? — нетерпеливо спрашивали все у меня и друг у друга.
— Шепчу, — наконец выговорил я. Вокруг воцарилось молчание. Пробегавшая мимо вислоухая собака остановилась и обгавкала нас.
— Ничего, — наконец сказал Шалбан-ага, похлопывая меня по плечу. — На том свете дадут тебе имя получше.
— Самое славное? — заплетающимся языком спросил я.
— Такое, какого никто никогда не носил, — кивнул Шалбан-ага и подал мне еще одну чашу. Я выпил, и мне стало хорошо. Я блаженно улыбнулся, уже зная, какое прекрасное, какое славное, какое чудесное имя это будет. И повалился на полосатые одеяла, забывшись сном.
После яблок пришел черед винограда. Мы собирали его, собирали много. Много винограда было собрано нами в большие корзины. В перерывах мы ели хлеб с сыром и пили вино, сделанное из винограда. Оно было вкусное и быстро пьянило, так что хотелось петь и танцевать. Весело и споро собирали мы виноград земли Огон.
Я уже понимал язык земли Огон, но не мог бойко говорить на нем. Он весь состоял из коротких слов, этот язык, и фразы были очень короткими, и мысли изъяснявшихся на нем тоже были короткими. Все задавали краткие вопросы и получали краткие ответы. К примеру: «Как дела?» «Нормально. Как у тебя?» «Ничего, помаленьку». Здесь не принято было справляться о здравии и желать здравия, не принято было справляться о здоровье родственников, не принято было степенно помолчать. Все куда-то бежали, куда-то спешили. Время было очень коротким в земле Огон. И вскоре я поймал себя на мысли, что тоже стал спешить, что тоже куда-то бегу. У меня появились часы, я стал отмерять время. И думать я стал коротко, начал рубить слова в голове, нет, слова стали сами делиться надвое и натрое, длинные слова стали исчезать, а вместо них появилось много коротких слов, слов земли Огон. Но говорить я так и не научился. Просто слова, много мелких, коротких чужих слов, кишели у меня в голове, не находя выхода. И между собой мы продолжали говорить длинными словами, на языке земли Магог.
Помню одно происшествие. Я шел по улице, между большими домами. Мимо ехали большие автомобили и автобусы. Я шел в магазин купить еды — была моя очередь идти в магазин покупать для всех еду. На углу меня остановили люди в форме — полиция. До этого я с ними не сталкивался. Один подошел и что-то спросил. Я сказал себе: «Шепчу, этот человек что-то спрашивает у тебя. Верно, интересуется, как ты поживаешь. Ответь ему что-нибудь, ответь коротким словом». И я ответил:
