— Я к японцам испытываю лишь ненависть, ни о каких других чувствах говорить не приходится. У меня совсем другая ситуация.
Мои слова вызвали у многих негодование. Кто-то сказал: "Почему ты ведешь себя так нескромно? Продолжаешь думать, что ты на голову выше всех?" Другой заметил: "Ты что, теперь стал лучше всех?" Стали приводить разные примеры: в Японии я писал стихи, помогал императрице подниматься по ступенькам и т. п. Все это якобы свидетельствует о том, что я более всех был благодарен японцам, а сейчас не хочу этого признавать. Я ответил, что в прошлом никаких чувств к японцам я не испытывал, это был голый расчет. Никакого пренебрежения к присутствующим у меня нет, я просто говорю, что думаю. Такое объяснение людей не устроило. Позднее, когда я стал рассказывать о страхе при побеге из Далицзыгоу, меня спросили:
— Японцы, провожая тебя в Токио, выделили на это триста миллионов иен. Разве ты не благодарен за это японцам?
— Триста миллионов? — переспросил я с удивлением. — Ни о каких трехстах миллионах я не знаю!
На самом деле из данной ситуации не стоило делать проблемы. Японская Квантунская армия извлекла последний резерв из казны Маньчжоу-Го и объявила о том, что эти деньги отправляются в Японию вместе с "императором Маньчжоу-Го". Я этих денег вообще не видел, люди об этом знали и не относили данный факт к моим преступлениям. Просто присутствующие хотели знать, что я тогда при этом испытывал. Если бы я стал спокойно вспоминать или расспрашивать кого-нибудь, я, возможно, мог бы и вспомнить, но я поступил иначе. Я весьма самоуверенно и твердо заявил, что вообще про это ничего не знаю!
— Не знаешь? — послышалось из зала от тех, кто был в курсе дела. — Это провернули Чжан Цзинхуэй и Такэбэ Рокуцзо. Чжан Цзинхуэй недавно умер, так теперь с тебя и взятки гладки?
Кто-то спросил:
— Ты разве не упомянул об этом, когда писал признание?
Я ответил, что нет. Они удивились еще больше:
— Кто же об этом не знает! Это же не триста или три тысячи, это триста миллионов!
Вечером, возвращаясь к мысли о деньгах, я вспомнил, что действительно в Тайлицзыгоу Си Ся мне говорил, что Квантунские войска забрали из банка Маньчжоу-Го все золото под предлогом того, что оно понадобится для моего проживания в Японии. Наверняка это те самые триста миллионов иен и есть. Я в то время боялся за свою жизнь и потому не обратил особого внимания на то, что он сказал. На следующий день я стал расспрашивать людей, и выяснилось, что такой факт в самом деле имел место. Теперь на собрании группы я обо всем рассказал.
— Зачем же ты раньше скрывал? — одновременно спросили меня несколько человек.
— Кто скрывал? Я просто забыл!
— И сейчас не помнишь?
— А теперь вспомнил.
— А почему раньше не мог вспомнить?
— Забыл и забыл! Бывает ведь, что что-то забываешь?
Эта фраза вызвала бурную дискуссию, с которой было трудно справиться: "То, что было давно, помнишь, а то, что произошло недавно, забыл. Очень странно"; "Явно трусил, вот и не посмел написать"; "Боишься признать свои ошибки, какое же тут перевоспитание?"; "Никто тебе не верит. Правительство больше на твою удочку не попадется"; "Любишь хитрить, врунишка!"
Чем больше я спорил, тем меньше мне верили. Все думали, что я настаиваю на своих ошибках и продолжаю врать. Если это дойдет до руководства тюрьмы и люди все подтвердят, разве будет мне впредь верить начальство? При этой мысли голова у меня пошла кругом. Возник страх. Как говорится, "мать верит в мудрость сына, но если у троих есть в этом сомнения, то и любящая мать перестанет верить". Поразмыслив над всем, я понял, что повторяется моя застарелая болезнь — лишь бы пронесло сейчас, а для этого можно поступиться любыми принципами. Вот признаю свои ошибки, и пронесет, верно? Ладно, признаюсь: я не признавался в этом раньше, потому что опасался санкций правительства. Дело про триста миллионов я и в самом деле забыл, но оно заставило меня вспомнить многое.
Больше никто в нашей группе не проявлял интереса к моему вопросу. Но я сам никак не мог выкинуть его из головы. Чем больше я об этом думал, тем тревожнее мне становилось. Совершенно очевидно, что забыл, а получилось, что скрывал. Я боялся, что правительство посчитает меня нечестным человеком. И эта мысль стала меня угнетать.
